Запах книги – мой любимый

Юрий Табак закончил в факультет экономической кибернетики Московского института управления и до 1990 г. работал в области экономико-математического моделирования, совмещая основную работу с переводческой деятельностью. После 1991 г. он занимается исследованиями в религиозно-исторической области. Автор нескольких книг и многочисленных статей, главным образом связанных с историей иудейско-христианских отношений, библейской тематикой, межконфессиональными отношениями в христианстве. Историк и религиовед, переводчик с английского и французского языков.

О детстве

Родился я в Кратово, под Москвой, но прожил там всего две недели и переехал в Москву, поэтому могу считаться, с некоторой натяжкой, коренным москвичом. Рос в довольно традиционной еврейской семье: мать – врач, отец – средний технический персонал. Братьев, сестер не было, поэтому все внимание было сконцентрировано на мне. Что не очень удобно, надо отметить – поскольку я человек по природе свободный, и терпеть не могу излишней опеки. Тем более, интересы с родителями у меня были перпендикулярными. Я вечно стремился к культуре: литература, музыка и т.д., а они были людьми практичными.

Читать начал очень рано, уже в три года, кажется. Мама научила читать меня по магазинным вывескам, за что я очень благодарен. С тех пор и стал страстным библиофилом: брал книжку и читал ночью под одеялом с фонариком, за что был многократно ругаем. В 8 лет пришел в районную библиотеку и предложил помогать писать формуляры, складывать книжки. С тех пор запах книги – мой любимый, хотя я и легко перешел на электронные носители. И книжная пыль меня, как книжного червя, никогда не беспокоила.

Лучшим подарком для меня всю жизнь была книга.

О нахождении призвания

Я увлекся темами, которые определили мои нынешние занятия. Идеи Бога, религии, соотношение со свободой, культурой. Советские запреты только подстегивали меня: я понимал, какие глубины таятся за Достоевским, Лесковым, Толстым – единственным источником религиозных раздумий тогда – Библию, я, разумеется, в детстве достать не мог, а в школе, литературной критике эти темы совершенно обходили. В семье мои интересы тоже особого понимания не находили: родители оба из западно-украинских еврейских мест – Меджибожа и Бердичева – говорили на идиш, но были нерелигиозные.  

С детства любил писать разные тексты, выигрывал олимпиады по литературе, но одновременно, с 8 класса, когда родители стали настаивать, что еврейскому мальчику становиться филологом –  это абсурд, а надо быть доцентом по экономике или инженерии,  под их давлением стал заниматься математикой, и оказалось, что есть какие-то способности. Увлекся и стал выигрывать почти все олимпиады, проводимые вузами. Ходил на олимпиады как на работу. В 9-ый класс меня перевели в математическую школу. Учительница литературы в прежней школе чуть не плакала, умоляла маму: “Пусть хоть юристом будет!” – это был для нее последний рубеж гуманитарных занятий.

В итоге, будучи лучшим математиком в двух школах, я вознамерился поступать на мехмат МГУ. В конце 60-х там уже были мизерные процентные нормы для евреев, а в 1972, когда я поступал, они свелись вообще к нулю.  

В вузе мой интерес к математике исчез, остальные предметы меня тоже не интересовали. И тогда же стал читать много по истории религий, религиоведению все доступные мне материалы. Эта тема и определила мои будущие профессиональные интересы. Но при советской власти, не продаваясь, этого было делать нельзя, а продаваться я не хотел.

В последующей жизни устроился довольно удачно: после защиты диплома в институте по автоматизации свинарников работал в институте азотной промышленности, где я перезнакомился с массой замечательных людей, занимавшихся чем угодно – от написания фельетонов до акробатических танцев. Потом, уже женившись и дабы не отдавать новрожденного ребенка в детсад, пошел в очную аспирантуру  по жилищно-строительному делу, в институт ЦНИИЭП-жилище, который называли “ЦНИИЭП-жидище” из-за обилия единоплеменников. Сидя дома, воспитывал три года кроху-дочь и успел даже диссертацию написать – из-за малогабаритной однокомнатной хрущобы пришлось писать ее в сортире, сидя на скамеечке для ног и поставив печатную машинку на крышку унитаза. На этой машинке Н.Я. Мандельштам ранее печатала свои «Воспоминания».

Общался в основном с литературно-художественной богемой, и на работу из них никто не ходил, ну и я мечтал дома сидеть. Утром на парах пошел в отдел кадров и уволился.

О первом ощущении еврейства

Свое еврейство свое ощутил с раннего детства. Я всегда был общественным ребенком – ясли, детский сад, продленная группа. И в старшей группе детского сада  группа детей как-то стала бегать вокруг песочницы, радостно крича вслед за кем-то “Бей жидов!”, я тоже бегал вместе с ними и тоже кричал. Потом радостно сообщил об этом отцу, после чего был немедленно выпорот и извещен, что я тот самый жид. Ну а потом, с книгами, раздумьями, пришло осознание. Удельный вес евреев в культуре мне грел душу и вселял гордость.  Когда появился доступ к еврейским книжкам и еврейским интеллектуалам, мои профессиональные интересы переключились, главным образом, на иудаику, библеистику.

О популяризации современного иудаизма 

Я много лет переводил, что-то писал, теперь тоже порой перевожу, но больше преподаю – веду семинары Двар-Тора, “Иудаизм и современность”, “Иудаизм в кино”. Пишу, много езжу по СНГ, читаю лекции, веду семинары, участвую в конференциях: Лимуд, Таглит, Маса и пр. Я, честно говоря,  путаюсь в их названиях и организаторах. В основном еврейская молодежь, еврейские общины.

Я – светский еврей и еврейство для меня важно, но и Тора, иудаика, еврейская история страшно меня интересуют, и дают обильную пищу для размышлений. Я стараюсь рассказывать то, что не рассказывают другие. У меня большое количество френдов и подписчиков в ФБ, которое непрерывно увеличивается. И это меня укрепляет в мнении о правильности моего выбора. Десятки и сотни раввинов пишут высокодуховные вещи, и это прекрасно, а я обнародую не очень духовные, с современной точки зрения, порой пикантные тексты и комментарии.

Для меня очень важна тема праведников – людей, спасавших евреев во время войны. Это для меня недостижимые образцы мужества и совести, я много о них пишу. Много пишу о великих ученых.

Об Израиле

Израиль я люблю за пустыни и холмы, за старый город в Иерусалиме. Что касается израильской политики, я не касаюсь этого вопроса. Во-первых, потому что я не специалист-политолог, в отличие от десятков тысяч граждан, которые считают себя таковыми, как и специалистами во всех других вопросах. Во-вторых, живя не в Израиле, я не считаю себя вправе публично судить о политике государства, все время находящегося под ударом и ожидающего терактов. Хотя я внимательнейшим образом слежу за всеми происходящими там процессами, и судьбы Израиля мне совсем небезразличны. Единственное, что я могу сказать – это о яркости двойных стандартов окружающего мира в отношении Израиля и о сложном положении во всех аспектах, в котором находится это государство. Настолько сложном, что я, честно говоря, не вижу из него практического выхода.

Об эмиграции я размышлял, естественно, но рано определил для себя ее нежелательность. Моя стихия, личная и профессиональная, так уж сложилось – это русский язык, русская культура. Я занимаюсь любимым делом, которое при этом еще позволяет мне сравнительно безбедно существовать, при немалых вынужденных затратах. Да не ходить на службу. Больше нигде в мире я такого бытия не найду.

О творческих  планах

На этот вопрос могу ответить любимыми строчками из Бродского:

Сорвись все звезды с небосвода,

Исчезни местность,

Все ж не оставлена свобода,

Чья дочь – словесность.

Она, пока есть в горле влага,

Не без приюта.

Скрипи, перо. Черней, бумага.  Лети, минута.

 

Автор: Яна Любарская

 

Читайте также