Иудаизм – не самая распространенная религия. По некоторым данным, на сегодняшний день лишь 0,2% населения земного шара являются ее последователями. В Москве же об истинных значениях слов «шабат» и «кашрут» знают лишь люди, так или иначе близкие к еврейской общине. Однако, популярность Израиля среди россиян растет в последние годы, многие представители других народов пытаются обрести там свое счастье. Героиня моего рассказа – не еврейка и три года назад впервые оказалась в Израиле, практически случайно. До переезда, она совершенно не знала о традициях и особенностях еврейской жизни. Но едва ступив на Землю Обетованную, не понаслышке узнала, кто такие евреи, что они делают в пятницу вечером и почему ужинают в темноте. О чем мне и рассказала.
«Шел пятый месяц беременности. Ничто не предвещало глобальных перемен. Сегодня – еще не предвещало. А уже через пару недель мы стояли с мужем в очереди на паспортный контроль рейса «Москва-Тель-Авив». В Израиль летели стремительно и минимум на год – жить и работать. И рожать.
В новой стране муж сразу нашел себе достойное главы семейства применение: работать от рассвета до заката. В небольшом Модиине, где мы поселились, я знала в лицо лишь местных собак. Однако, каждый вечер исправно отправлялась покорять просторы города. Без иврита. Без карты. Одна. Беременная.
Однажды пятничным вечером я, гуляя, забрела в некий усыпанный цветами и фонтанами фантастический парк. Этакий рай на земле. Домой, решила, буду добираться на ощупь, а пока с наслаждением наблюдала, как заходит за горизонт красное израильское уставшее солнце. Вокруг – ни души. Только у дороги – две мужские фигуры. Приглядевшись, поняла по высоким шляпам и пейсам, что это – представители ортодоксальной части общества, о которой я к своему стыду не знала на тот момент ничего, кроме того, что они соблюдают шабат. По всей видимости, отец и сын-подросток. Что-то друг другу доказывая, указывали в мою сторону.
«Показалось», – мелькнуло в голове, и я бодро пошагала по аллее навстречу им. Поравнявшись, я поняла, что происходит что-то странное. Отец и сын быстро говорили на иврите. Нет, как раз это не могло показаться странным в Израиле. Тут было другое. Они говорили очень эмоционально, все громче и громче, и наконец, уже явно обращались ко мне.
– Ээээ… Я вас не понимаю. То есть…
От неожиданности я забыла даже, как это будет по-английски. Вблизи эти люди казались мне будто с другой планеты. Они подошли уже совсем близко и наперебой что-то мне втолковывали, жестикулируя и показывая куда-то вдаль. Интуитивно я понимала, что они а) не сумасшедшие б) им что-то от меня явно нужно.
– Ай донт андестенд!!! Ноу, ноу, ноу!! – наконец нашлась я, повернулась и буквально побежала в противоположную сторону. Но добежав до окраины парка, я поняла, что… заблудилась и не знаю, куда идти дальше. Совсем. Вечер переставал быть томным. Еще хуже стало, когда поняла, что «отец и сын», как я уже мрачно назвала их в своем воображении, догоняют меня. Людей вокруг – ни души. Шабат. Пустынный парк. В Москве на этом месте история бы кончилась, потому что я бы попрощалась с жизнью и прямо на месте умерла от страха. В Израиле, я понимала, шанс выжить был.
Когда двое догнали меня, я резко повернулась и усиленно стала тыкать в свой живот, объясняя, что беременна. («Вдруг они меня пощадят?»). Отец и сын в ответ не менее усиленно стали тыкать мне в шею, указывая на православный крестик («Может быть я – религиозная жертва? – на долю секунды пронеслось в голове), а потом опять вдаль. Это становилось невыносимым.
Вдруг в пылу взаимных выяснений на всех языках мира я вспомнила, что где-то в сумке должен быть телефон. Звонить кроме мужа, естественно, некому. Я понимала, что он знает иврит еще хуже, чем я, но другого выхода не было.
Наверное, происходящее я объяснила супругу слишком испуганно (одно всхлипывание «я даже не знаю, где я! ну вот метрах в пятистах виднеется какой-то торговый центр!» чего стоило). Он был на месте через 4 минуты. Тормоза оглушительно завизжали, и мы увлеченные спором, даже не сразу поняли, кто это приехал и зачем.
Муж, увидев моих собеседников, сразу понял, что опасности нет. Наверное, он знал о религиозных евреях чуть больше меня. Но надо было выяснить, что же они так страстно теперь уже от нас двоих хотят. Жестами мы, наконец, договорились, что «отец и сын» идут по аллее, а мы шагаем за ними.
Шли минут семь. Остановились у трехэтажного дома. Вошли в подъезд. По скрипу стало ясно, что перед нами открылась дверь. Тьма кромешная. Включив телефонный фонарик, я поняла, что один из наших знакомых показывает на электрический щиток у входа. Он просил, чтобы я нажала на кнопку. Я нажала и…
Прямо перед нами в залитой светом гостиной за большим хлебосольным столом сидела большая еврейская семья – человек двадцать: женщины в характерных головных уборах, груздья детей у них на руках, пожилые пары, молодежь. Стол ломился от угощений. Но еда была нетронута.
Евреям не разрешается в шабат включать свет, это надо делать до захода солнца в пятницу вечером. В тот день «отец и сын» просто забыли это сделать, поэтому, когда стемнело, стало ясно, что им надо отправляться на поиски нееврея, готового прийти на помощь. Дружная голодная семья ждала их дома.
Мы с супругом, ошарашенные происходящим, взяли протянутую коробку конфет и медленно вышли на улицу. Израиль представился не просто удивительной страной – другой планетой.
Темный вечерний цветущий израильский парк, даю слово, никогда больше не слышал такого раскатистого дружного смеха».
Записала со слов своей знакомой: Лера Башей
