Ее отец мечтал, чтобы дочь стала врачом, а узнав, что она решила поступать в театральный – уехал из города. Она много раз сталкивалась с антисемитизмом, и каждый раз после этого ее судьба круто менялась. Она репатриировалась в Израиль в декабре девяностого, а уже спустя два года стала главным режиссером самой крупной израильской кабельной телекомпании «МАТАВ». Сегодня ее по праву считают праматерью русскоязычного телевидения в Израиле.
Успешный режиссер, продюсер, одна из создателей телеканала RTVI, создательница интернет-канала «ILand» и ежегодного кинофестиваля «КинОле» Татьяна Кисилевски – о безусловной любви к Израилю, удивительных перипетиях собственной судьбы, а также о том, как в Советском Союзе она была еврейкой, а с переездом в Израиль стала «русской».
Вас считают человеком, положившим начало развитию русскоязычного телевидения в Израиле. Почему?
Вскоре после переезда в Израиль я создала первую в стране телепрограмму на русском языке. Она называлась «Зеркало». Когда я позже встретилась с Николаем Сванидзе, то мы смеялись, что мое «Зеркало» было раньше, чем его. Это был еженедельный журнал о том, как алия из стран бывшего СССР «отражается в зеркале» Израиля, рассказы о жизни новых репатриантов. Ведущими были Елена Лагутина и Ян Левинзон. Тогда, в начале девяностых, делать такую программу имело смысл, это было очень важно, ведь каждый день в страну приезжало порядка шести тысяч русскоязычных репатриантов! Но надо сказать, это было время, когда начинало свой путь не только русскоязычное телевидение в Израиле, но и израильское телевидение вообще. Страшно интересный был период, драйвовый.
На рубеже 80-90гг. вы жили в Ленинграде, работали на телевидении, жизнь ваша достаточно успешно складывалась. Почему вы решили уехать в Израиль?
В Израиле на тот момент у меня уже жил брат с семьёй, и готовились к репатриации родители. А я колебалась. Точнее, не хотела ехать. Была уверена, что в чужой стране не смогу работать на телевидении, а чем еще заниматься – просто не представляла. У меня же телевидение – диагноз.
Однако, все решил случай. Как раз на рубеже 80-90 годов в Питере возникла ультраправая антисемитская организация «Память», она была широко известна. Однажды поздно вечером я выходила из метро на станции «Невская». Ко мне подошли трое парней. Достали ножик. Один из них сказал: «Жидовка? Беги». И я побежала. До сих пор помню нечеловеческий, буквально звериный страх. Пока бежала, дала себе слово: «Убегу – уеду в Израиль». Вскоре я репатриировалась вместе с 11-летней дочкой и родителями.
Расскажите о них, в какой семье вы выросли?
Я росла в Харькове, хотя папа и дед у меня – питерские. Но дед, будучи полковником медицинской службы, проходил по «делу врачей». Кстати, моя семья – это врачебная династия, на много-много поколений. Дед чудом остался в живых, но семью сослали в Сибирь, где и вырос мой папа. После ссылки деду уже нельзя было возвращаться в столичные города – ни в Питер, ни в Москву, ни в Киев. Его распределили заведовать харьковским военным госпиталем.
В семье все – врачи, а вы – режиссер, журналист, телевизионщик. Как так получилось?
В семье меня до сих пор в шутку называют «белой вороной». По окончании школы мне тоже прочили медицинскую карьеру, в крайнем случае – музыкальную, я с отличием окончила музыкальную школу. Также была мастером спорта по фигурному катанию. В общем, как ни крути, а от журналистики все это было очень далеко. Однако, к концу школы я попала в драмкружок. И решила стать актрисой. Папа был в шоке. Говорил: «Моя дочь – актриса! Этого никогда не будет!» И, поскольку в Харькове он был достаточно известным человеком, профессором, то в день вступительных экзаменов в театральный, он вообще уехал из города.
А вы поступили?
Я отлично прошла все туры по актерскому мастерству. Но на сочинении, где предоставлялся выбор, на каком языке писать – русском или украинском – мне сказали, что я должна писать сочинение только на украинском языке. А я, хотя и закончила украинскую школу, лучше все же писала на русском, о чем и сказала преподавательнице. Она ко мне подошла, наклонилась и сказала: «Раз училась в украинской школе, значит должна писать на этом языке». А потом наклонилась еще ниже и прошептала: «А кому нужна твоя еврейская морда на нашей украинской сцене?». В итоге я получила двойку. Жизнь кончилась.
Но тут меня понесло в Харьковский институт культуры, куда я поступила на режиссерский факультет, специальность «режиссер народного театра». Это уже было полушутя, потому что я понимала, что все-таки, какой в семнадцать лет из меня режиссер? Но я закончила институт. И стала художественным руководителем одного из харьковских Дворцов культуры. Дочь-режиссер папу устраивала больше. Как раз в то время он случайно встретил свою подругу детства, которая работала на Харьковской телестудии – одной из первых в СССР. Он ей пожаловался, что дочь пропадает, и попросил взять меня на работу. Она меня с трудом, но все же устроила, хотя это было немыслимо по тем временам – чтобы еврейку взяли работать на телестудию. До этого я как худрук получала немыслимую зарплату в 250 рублей, а на телестудию пришла ассистентом режиссера третьей категории на жалованье в 90 рублей. Но я нисколько не жалела. Это же телевидение! Страшно хотелось попробовать. Кстати, я начала работать ровно в тот день, когда черно-белый экран поменялся на цветной.
Каким было это время?
Начало восьмидесятых. Так называемые старички, те, кто стоял у истоков создания Харьковской телестудии, уходили на пенсию, давая дорогу нам, молодым. Они меня предупреждали, что телевидение – это «хроническое заболевание». Было много свободы. По документам я была ассистентом режиссера, «принеси-подай», но по факту – режиссером, творила, что хотела: снимала клипы (пригодилось музыкальное образование), ради минутного прохода героини вокруг березы использовала целую ПТС (передвижная телевизионная станция – от ред.).
Со временем я стала понимать, что мне не хватает режиссерского телевизионного образования. И решила подать документы в ЛГИТМиК. Для поступления обязательно нужна была характеристика с места работы. Когда я пришла к своему руководителю на Харьковской телестудии, он мне прямо в лоб сказал: «Тань, поймите меня правильно. Я – коммунист. А вы – еврейка. Какая характеристика? Вы вообще понимаете, что вы – единственная еврейка, которую за двадцать пять лет сюда взяли на работу?». Но характеристику, хотя краткую и скупую, мне в итоге написали. А еще мне выдали комсомольскую характеристику: «Морально неустойчивая, политически неграмотная, имеет комсомольские взыскания». Я понимала, что с такими формулировками можно только в тюрьму попасть, но никак не в ЛГИТМиК, где конкурс 200 человек на место. Но случилось чудо – меня взяли. И все хорошо складывалось: я переехала в Питер, училась и работала. Сотрудничала со «взглядовцами», «Пятым Колесом», отправляла клипы на «Утреннюю почту». А потом случилась та история у метро. Так в 30 лет я стала новой репатрианткой.
Как вы вливались в израильское общество: учили иврит, привыкали к израильской ментальности?
Буквально через два года после переезда меня пригласили на должность главного режиссера в «МАТАВ» – крупнейшую кабельную телекомпанию. Иврит, естественно, у меня был на уровне нового репатрианта. А мне предстояло работать только с израильтянами, более того, руководить ими. Сейчас я понимаю, что мне страшно повезло. Именно за время работы в «МАТАВе» пришел иврит, и я даже начала думать на нем, появились друзья-израильтяне. Приняли меня, кстати, в компании очень тепло. А я получала от работы колоссальное удовольствие: полное отсутствие всякой цензуры, кроме военной, чувство, что СМИ – реально четвертая власть. По результатам моих журналистских расследований даже открывались уголовные дела. Это было интереснейшее время. Сейчас я думаю: в какой еще стране мира после двух лет жизни, иммигрант мог бы занять пост главного режиссера самой большой кабельной компании, руководить коренными жителями этой страны? Это может быть только в Израиле.
Кстати, во время работы в «МАТАВе» была смешная история. Однажды мне начальник сказал: «Ты понимаешь, что ты – единственная русская, которую вообще сюда приняли на работу?». Слово в слово как тот мой руководитель на Харьковской телестудии. Только на иврите. Это было очень забавно. Круг замкнулся. В Союзе я была еврейкой, в Израиле стала «русской».
Но судьба распорядилась так, что вы все равно вернулись к работе на русскоязычном телевидении – RTVi. Расскажите об этом.
Владимир Гусинский сначала пригласил меня работать на «НТВ-Интернешнл» (NTVi), для которого я только снимала концерты. А потом он решил создать международный русскоязычный канал RTVi, который вещал на 48 стран. Офисы располагались в США, Израиле, Германии и России. И сюда уже я пришла как главный продюсер канала.
Что для вас было самым сложным в создании и развитии такого телеканала?
В Израиле я набирала команду «с нуля». Мне необходимы были молодые журналисты с прекрасным русским языком, а также ивритом без акцента. А в Израиле так практически не бывает. Два месяца я проводила собеседования, и, наконец, поняла, что нужно брать людей просто с языками, не телевизионщиков, этому я обучу. Приходили пишущие журналисты, либо вообще фотокорреспонденты, как, например, Сережа Гранкин, который работал в израильской газете «Время». Замечательная в итоге набралась команда: Лена Мещерякова, Женя Эрлих, Илья Листов. Однажды пришел парень, весь в татуировках и с серьгами в носу и ушах. Я услышала его голос и спросила, готов ли он для кадра обрести человеческий вид. Это был Миша Рабинович. Полтора месяца потом я его запирала в кабинете и учила говорить на камеру. В Америке и Германии с русскоязычными журналистами таких проблем не было.
Какие сейчас у вас проекты?
Я преподаю телевидение в тель-авивском Университете, создала свой кинофестиваль под названием «КинОле». На нем представляются фильмы, снятые новыми репатриантами об Израиле. Начиналось с документального кино, потом стали участвовать игровые картины, анимация и прочее. Сейчас этот фестиваль уже стал брендом. Дважды уже побывал в Москве. Снимаю документальные фильмы. А за художественный фильм «Убийство по неосторожности», на московском кинофестивале «Сталкер» я получила специальный приз от Марлена Хуциева за лучшую режиссуру. Чем страшно горжусь.
Сейчас у меня новый проект – интернет-канал «ILand». Когда меня спрашивают, какая концепция канала, я говорю: «Хвастаться. Израилем». Я обожаю эту страну. И для меня всегда было важно выигрывать информационные войны, касающиеся Израиля, рассказывать про него, объяснять, что наша страна – это не только хумус, арабо-израильский конфликт, верблюды в пустыне и Иерусалим – столица трех религий. Мы с юмором рассказываем об Израиле, о его истории, культуре и кухне, об интересных местах и людях. И о чудесах, которые здесь происходят на каждом шагу. Да, здесь жизнь не без проблем, но страна наша невероятная. Похожей нигде в мире нет.
Недавно в Израиле прошел День алии. Как вы отмечали его?
Конечно, я вспоминала свою алию. Я приехала за месяц до войны в Персидском заливе, поэтому в аэропорту прежде, чем получать теудат-оле, получила противогаз.
Жили мы сначала в Афуле. Не было восхищения, а был только ужас, потому что я все время думала: «Неужели ЭТО Израиль?!». Очень хорошо помню первый день. Мы пошли прогуляться по городу, наткнулись на подозрительный предмет, и началось: никуда нельзя идти, все оцепили. Но в то же время – цветущие розы повсюду, апельсины на деревьях, странные улыбающиеся люди, говорящие на странном языке. Солнце, пальмы и море.
Через несколько месяцев мы попали в кибуц. Там вскоре родился мой сын. Сложное было время. Послеродовая депрессия, девяносто первый год, новости из России – Белый дом. И непонятно, что делать дальше… И даже страны, из которой мы уезжали, уже нет. Но я как-то сразу приняла Израиль. Простите за пафос, но с первого дня я хорошо поняла, что мне тут никто ничего не должен. Да и жизнь в кибуце расставляет приоритеты. Когда видишь, с какой любовью люди относятся к своей стране, пашут, пасут скот, выращивают апельсины, создают спутники и новые технологии, понимаешь, что это – твоя страна! И никто, кроме нас, не сделает ее прекрасной и сильной.
…А сын мой сейчас служит в боевых частях Израильской армии…
Автор: Лера Башей
