Дорога к счастью Владимира Фридмана

Его жизнь — готовый сценарий для кинофильма. После школы парень из Курска поступает в ГИТИС на курс Элины Быстрицкой. К 30 годам он — успешный актер, лауреат Премии Ленинского комсомола. Но он бросает все и уезжает с семьей в Израиль, где в первый год жизни оказывается на социальном дне. Однако, он не сдается, и через 11 месяцев после репатриации получает свою первую роль на иврите. На сегодняшний день у него за плечами — более двадцати спектаклей на иврите и русском языках, более шестидесяти ролей в кино, в том числе в голливудских картинах.

Успешный артист, музыкант, лауреат премий «Человек Года» и «Актер года» Владимир Фридман — о хитросплетениях своей судьбы.

Вы родились в 1959 году в Курске. Удавалось ли вашей семье, живя в СССР, соблюдать еврейские традиции?

Мой отец по профессии инженер, мама — учительница русского и литературы. Типичная советская семья. Однако, родители и бабушка всегда свободно владели идишем.

Лет в пять ребята во дворе мне сказали, что я — еврей. Совершенно безо всякой окраски — просто сказали. Я пришел домой, рассказал маме и спросил: «А кто еще еврей?». Она ответила: «Я, твой папа, брат, бабушка». Тогда я задумался: «И что, много таких?» — «Немного, но есть». — «А это хорошо или плохо?». Мама вздохнула: «Не хорошо и не плохо. Это так». С тех пор еврейство стало для меня этакой тайной, секретом. Было невероятно интересно и непонятно, когда по субботам бабушка надевала белый платок, стелила белую скатерть и с книжечкой ходила по дому, шепотом что-то читая. Или когда весной мы все садились за стол и ели мацу. Я чувствовал, что происходит что-то важное. Хотя, честно сказать, не понимал абсолютно ничего.

Вы получали высшее образование в одном из лучших актерских ВУЗов страны, на курсе Элины Быстрицкой. Как во времена государственного и бытового антисемитизма вам удалось поступить в ГИТИС?

На мое счастье, я поступал в творческий вуз. Евреев, выбирающих гуманитарные профессии, не трогали. Считалось, наверное, что они никому не мешают. Не допускали разве что к ракетам, медицине, дипломатии.

Как еврея меня никогда не притесняли, или я просто этого не замечал. Я увлекался футболом, играл на гитаре — везде был «свой». Я всегда был из тех, про которых говорили: «Он хоть и еврей, но зато хороший парень». Правда, в какой-то момент это «зато» стало доставать.

В 1991 году вы с супругой и дочерью жили в Томске, играли в местном театре, уже были лауреатом Премии Ленинского комсомола — жизнь неплохо складывалась. Почему в 30 лет вы вдруг решились на эмиграцию в Израиль?

Как раз из-за того, что жизнь вот так «неплохо» складывалась. Проработав в Томске 8 лет, я понял, что хочется чего-то большего. Помню ощущение тотальной безысходности: ходил по улицам и понимал, что не хочу на них умереть. А человек ведь живет пока надеется. Я резко понял, что нужно что-то круто менять: не один театр на другой, а более кардинально. Как в картине «Тот самый Мюнхгаузен» — нужно было вытащить себя за волосы из болота. А куда еще было ехать кроме Израиля? На тот момент здесь у меня два года жил брат, по образованию инженер-электронщик, он работал, комфортно себя чувствовал в новой стране. К тому же я понимал, что в Израиле мне никогда не придется отвечать на вопрос: «Что ты здесь делаешь?».

Очень многие представители гуманитарных профессий, приезжая в Израиль, первое время соглашаются на любую, даже самую неприятную работу, лишь бы прожить в новой стране. Как было у вас?

Вслух я всем говорил одно: что у меня и мысли нет продолжать актерскую карьеру. А на самом деле думал, конечно, другое. Делал это для того, чтобы если с основной профессией в Израиле ничего не сложится, сказать: «А я, знаете, и не стремился». Но быть артистом — это диагноз. Безусловно, я мечтал о сцене и после переезда в Израиль. Однако, первую роль получил лишь спустя 11 месяцев после эмиграции. Этот период длиною почти в год до сих пор помню до мелочей. Позднее я даже сделал о нем моноспектакль, который с 1996 года прошел на иврите 2080 раз и оказался очень успешным.

О чем эта история?

Приехав в Израиль, я, хотя и сказал, что готов убирать улицы и носить апельсины, все же исправно просматривал толстые газеты на русском языке, где по алфавиту были указаны вакансии. Возьму такую на прилавке и ищу на букву «А». Конечно, никакие артисты никому не были нужны. Тогда я смотрел на букву «М» в надежде, что, возможно, нужны музыканты. Это продолжалось до тех пор, пока лавочник не начинал кричать, что тут — не библиотека.

Еще я ходил на прослушивания. Месяц, другой, третий… Полгода ходил, пел песни, читал монологи. В какой-то момент мне даже стало казаться, что вся прошлая жизнь и актерская карьера мне просто приснились, не было ничего такого. Стало ясно, что надо срочно искать любую работу, которая даст возможность прокормить семью. Я понимал, что не могу делать всего четыре вещи — писать, читать, понимать и говорить. Но в остальном-то я талант! Как ни странно, мне удалось найти место, где эти четыре навыка и не требовались.

В любом крупном городе есть такая большая машина, которая по утрам вывозит мусор из дворов. За рулем сидит водитель, а позади него — двое мужчин, которые переворачивают мусорные баки. Эти двое, как правило, не разговаривают. Однажды в пять утра я вышел на балкон. Настроение было такое, что если бы была веревка, наверное, повесился бы. И вдруг я увидел как из темноты выезжает эта огромная величественная мусорная машина. Массивные фары, рассвет, эти двое мусорщиков в красивых формах муниципалитета, и, главное, не разговаривают — одним словом, романтика. Я понял, что это место мне идеально подходит. А когда узнал, какую на нем получают зарплату, то просто невероятно вдохновился.  Но самое главное, что работают на мусорной машине только ночью — с 4 до 9 утра. А весь день остается свободным — можно продолжать ходить на пробы. В этой стране все наоборот: пишут справа налево, ночью — работа, днем — чистое искусство. Оказалось, что попасть на место мусорщика в Израиле очень непросто — надо становиться на очередь, иметь рекомендации. Но ни одну роль в своей жизни я не хотел заполучить так, как эту работу. Прошел кучу бюрократических процедур и, наконец, меня пригласили работать. Когда я об этом узнал, дома стряслось что-то невероятное: мы с женой прыгали до потолка. Даже шестилетняя дочь радовалась. Наверное, тому, что папа впервые за много месяцев улыбнулся. Утром я пошел на работу, а вечером… меня уволили. За профнепригодность. Что правда. Оказалось, я не умел этого делать. Как говорится, не умеешь — не берись. Сказать, что я переживал кошмар — не сказать ничего. Я не понимал, как объяснить дома, что меня не берут убирать мусор.

Как же вы получили свою первую роль в Израиле?

Я лежал дома в глубокой депрессии, как вдруг мне позвонили с одного прослушивания, на котором я был за полгода до этого. Девушка приглашала меня на русскоязычную роль. Честно сказать, я долго не мог поверить, что это не розыгрыш друзей. Несколько месяцев уже я вообще не ходил ни на какие прослушивания. А тут мне говорят: «Откройте ваш ежедневник. Когда вам удобно к нам приехать? Когда можно прислать за вами машину?». То, что эти слова были адресованы мне, было шоком. Когда мне удобно? Да у меня каждый день — праздник.

Как потом оказалось, меня утвердили на эту роль еще в то самое первое прослушивание. Но были проблемы с бюджетом, спектакль — под вопросом, поэтому мне решили не давать зря надежду и ничего не сказали. С тех пор я думаю: «А почему бы просто так не дать надежду?». Я бы так же таскал свой ящик, но уже с надеждой.

Что это была за роль?

Пьеса на русском языке, нас было шесть артистов — все такие же, как я, вчерашние репатрианты. Спектакль назывался «Остров Субботы». Мы не играли его в Израиле, а ездили на гастроли по странам СНГ. Представьте, шесть человек, которые еще вчера были никем до такой степени, как я вам рассказал, садятся в самолет и начинается: Москва, Рига, Одесса. Мы — артисты, да еще и иностранцы! Мне кажется, на какое-то время мы стали просто невменяемыми.

В российской столице я на пять долларов кормил в «Арагви» весь свой бывший студенческий курс. И все происходящее казалось таким же сном, как и та мусорная машина. Вернувшись в Израиль, мы узнали, что деньги кончились, и спектакль больше не будет идти. Тогда я впервые понял, что такое свободный рынок. Конечно, я расстроился. Однако, за плечами уже было первое «да». Появилась уверенность в себе.

А какой была ваша первая роль на иврите?

Я пришел на прослушивание. Требовалось, во-первых, уметь говорить с русским акцентом — это пожалуйста. Во-вторых, играть на гитаре — не хорошо и не плохо, средне. Как раз только так я и умел. Но таких как я, было человек пять. Нас послушали и, в итоге, всех проводили, оставив меня одного. Мне выдали толстенную папку на иврите формата А4 и попросили к утру прочесть, чтобы понять, близка мне эта роль или нет. Наивные люди. Говорить на тот момент на иврите я мог, но читать ведь — совсем другое дело. Но, естественно, я взял эту папку и лихорадочно сидел над ней всю ночь в надежде что-то понять, отчеркивая слова моего персонажа и ругаясь на него за излишнюю разговорчивость. А роль, к слову, была главная из списка в 14 человек. В 8 утра мне позвонили, чтобы спросить, вижу ли я себя в этой роли. Ну еще бы, я себя видел!

Этот спектакль вышел, на него было много рецензий, и со временем как-то само собой стало ясно, что в Израиле, конечно, и своих артистов хватает, но вот появился еще один и вроде бы он ничего. Потом меня пригласили в один театр, затем в другой… Пошло-поехало.

Как вы думаете, есть ли отличия на сегодняшний день между израильскими актерами и приехавшими с так называемой «русской школой» актерской игры?

Думаю, что есть. И это не хорошо и не плохо. «Русская» школа отличается тем, что в эмоциональном плане работа — это все. У «русских» нет такого: «Быть или …» И тут кто-то кричит «Обед!».

Мы в театре жили, женились, изменяли, рожали детей. Умереть, но получить роль — это про нас. А в Израиле часто говорят: «Да ладно, ну что ты, это всего лишь спектакль. Он пройдет, будет другой». То есть людям здесь жить важнее, чем играть. А «русским» актерам — не так. Кстати, это касается не только актеров. У бывшего советского человека всегда работа была на первом месте.

В Израиле тоже есть актеры, которым белый свет не мил, если нет ролей, но есть и такие, которые могут в 40 лет завершить актерскую карьеру, чтобы уехать на север страны и начать бизнес. А еще через восемь лет вернуться, чтобы вновь стать актером. И это не единичный случай.

Мои любимые строки — из стихотворения Юрия Левитанского: «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку – Каждый выбирает для себя». Поэтому если говорить о «русских» и израильских актерах, я совсем не уверен, что позиция первых — правильная, а вторых — нет.  Каждый выбирает для себя.

Читайте также