Необычное фото, необычная публикация в соцсетях привлекли внимание “Вестей”. Репатриантка Элла Гольдштейн приехала в квартиру покойных родителей, чтобы освободить ее от вещей перед продажей. Семья репатриировалась в Израиль в 1990-х годах, но тогда, в юности, Элла не очень интересовалась вещами, привезенными родителями из СССР. Сейчас же, перебирая их, она открыла целый мир. Элла начала фотографировать ностальгические находки – и даже примерять их, и писать об этом в соцсетях. Наша беседа с Эллой заставляет о многом задуматься.
Все началось с поста: “Вряд ли найдется человек, выросший в Советском Союзе, который не знает, что такое бантики. Помните эти ленты из капрона, который вплетали девочкам в волосы? А у меня в детстве были короткие и кудрявые волосы. После часа в школе ленточки падали с моей головы. Но маме удалось достать (ведь тогда вещи не покупали, а “доставали”) особые банты, с бархатными крапинками синего и красного цвета. Я чувствовала себя в них настоящей красавицей! И вдруг я нашла эти ленты через 40 лет среди маминых вещей. Они лежали аккуратно сложенные, в идеальном состоянии. Я даже не знала, что мама привезла их с собой в Израиль. Я не удержалась и тут же примерила эти банты, сделав селфи на память. Как мне, идет?”
Когда фотограф Элла Гольдштейн из Ришон ле-Циона сделала эту запись в соцсетях, она и не думала, какой резонанс вызовет.
В интервью “Вестям” Элла рассказала про своих родных. С одной стороны – это типичная история семьи репатриантов 90-х годов, но с другой – глубоко личная и трогательная. История, в которой переплелись ностальгия, семейные ценности, забытые истории из детства, воспоминания о родителях и даже мысли о том, что мы можем и должны оставить после себя.
Элла с родителями и братом-близнецом репатриировались из Белоруссии в сентябре 1991 года. По ее собственному признанию, лишь 5 лет назад она позволила себе вновь разговаривать на русском языке. До этого было полное отторжение: Элла пыталась как можно скорее стать израильтянкой, и все, связывавшее с “прошлой жизнью”, казалось ей лишним и мешающим главной задаче.
“После репатриации мы попали в Тверию, – рассказала она. – Добирались через Польшу, поэтому представьте себе контраст: из почти европейской зимы очутиться в жаркой Тверии – и это в сентябре! Но родители обосновались там прочно, я же сбежала через полгода – в Тель-Авив, где начала учебу в университете”.
– В Тверии с тех пор вы бывали только наездами?
– Вся моя жизнь была сосредоточена в центре Израиля: там я училась, вышла замуж, родила троих детей. Родителей навещала время от времени. А 13 лет назад мама умерла от онкологического заболевания. Я отсидела шиву в родительском доме – и вернулась к себе домой. Дети тогда были маленькими, я сама была в процессе развода. Все навалилось как-то сразу… Мне было не до разбора маминых вещей, да и папа ведь оставался жить в той квартире.
А 9 месяцев назад отец поехал на экскурсию в Болгарию, попал там в больницу с сердечным приступом – и его не смогли спасти. Мы перевезли тело в Израиль, похоронили его здесь – но оставшейся в Тверии квартирой не занимались вообще. Тем более, что началась война 7 октября, и всем, конечно, было не до этого.
– Что произошло дальше?
– Месяц тому назад я поняла, что вопрос с квартирой надо решать. Брат предложил не возиться с вещами слишком долго, а просто снести все в мусор. Но я решила иначе и сказала ему так: “Я полностью освобождаю тебя от этой обязанности и все сделаю сама”.
– Это, безусловно, было смелым решением.
– Так я оказалась одна в квартире, которую прекрасно знала, но в качестве гостьи. Однако теперь все воспринималось иначе. И постепенно я начала открывать для себя уголки, которые рассказывали нашу семейную историю. Это превратилось для меня в своеобразную терапию: я приезжала на выходные, одна, и полностью погружалась в прошлое.
– Как выглядела квартира, которую родители оставили после себя?
– Как временная капсула из прошлой жизни. Там не было стандартной мебели из IKEA и вещей, которые сегодня можно увидеть в каждом доме. Кроме того, после смерти мамы отец перестал заходить в их спальню, и комната сохранилась такой, как была при ее жизни.
– Что вы нашли в “комнате-музее”?
– Вещи, которые мама привезла из СССР и связанные с нами, детьми. Обнаружился и чемодан с документами, принадлежавшими бабушке. Представьте себе, нашелся мой профсоюзный билет! А я и забыла, что перед отъездом успела вступить в профсоюз!
“Мне кажется, что каждый человек, который должен проститься с родителями, должен пройти процесс, подобный тому, что прошла я, – говорит Элла. – Можно, конечно, подогнать грузовичок, пару рабочих – и за полдня вынести все. Но лично мне этот процесс очень помог. И сейчас я прохожу через то, что должно было произойти после смерти мамы, но не случилось. Будем считать, что я наверстываю упущенное”.
– Есть вещи, которые вызвали у вас особое волнение?
– Да, и немало. Например, найденные куклы-близнецы. В нашей семье ведь уже три поколения близнецов. Мама и ее брат родились через 2 года после окончания войны – и тогда бабушка получила в подарок этих двух куколок.
Эти игрушки хранились у бабушки в серванте на почетном месте, играть ими было, разумеется, нельзя. После того, как у мамы родились мы с братом, куклы перешли к ней. А когда своих близнецов родила я – мама сказала, что они достанутся мне. И вот я нашла их в родительской квартире. И испытала шок: я помню эти фигурки с десятилетнего возраста. Сейчас мне 51, и это – часть моей семейной истории.
