Так вышло, что тогда ещё безымянного младенца, пошёл регистрировать в ЗАГС его дядя. Дело было в 31-м, так что дядя, успевший закончить классическую гимназию до исторического материализма, вполне себе умел спрягать латинский глагол. Не знаю, пригодилось ли ему это умение (прагматически бессмысленные вещи более всего украшают жизнь), но в судьбе младенца свою роль сыграло.
Покойного дедушку новорожденного звали Хайм, и его имя при иных обстоятельствах так бы и перелетело к внуку. Однако в нашей юной тогда советской стране это имя звучало, ну, что ли несколько старомодно, и образованный дядя решил его осовременить: он конвертировал еврейскую жизнь («хаим) в жизнь латинскую («вита»). Так Виталий получил своё имя. В СССР в то время как раз строили vita nuova. Имя младенца было отражением большого социального пафоса.
Это такая общая история: поскребите любого Виталия – найдёте Хайма. Хотя не у всякого Виталия есть дядя, закончивший классическую гимназию.
В армии Виталий оказался в 49-м, когда советское общество было основательно разогрето борьбой с космополитизмом и к космополитам относилось не очень.
Ну, вот, построение в учебке перед стрельбами, у каждого бойца винтовка и боезапас. Стоят в два ряда. Виталий в первом. И сзади слышит бормотание, адресованное ему, а в его лице всему еврейскому народу. Он раз обернулся, другой. Тот не унимается и только повышает градус.
«И тут, – вспоминает Виталий, – меня охватила дикая ярость».
И тут меня охватила дикая ярость. Какой-то туман. С колков сорвался. Я обернулся, схватил винтовку за ствол и со всей силы обрушил ему на голову. Он отпрянул. Удар пришёлся по плечу. Он был крепкий парень и мог бы броситься на меня, но он выронил винтовку и побежал – я за ним. Все расступились, никто не пытался меня остановить. Лейтенант что-то кричит. Я ничего не понимаю. Состояние блаженной лёгкости. Я же говорю: с колков сорвался. Мысль пристрелить его не приходила в голову: было понятно, что я должен убить его своими руками.
Б-г миловал. Убежал он. К счастью для нас обоих, бегал он лучше меня.
И знаешь, потом ведь ничего не было. Совсем ничего. Даже наряда не получил. Не в интересах лейтенанта было скандал раздувать. Он хотел, чтобы разговоров поменьше и скорее забылось.
Вот такая история.
Как спел через полтора десятка лет поставщик ярких цитат Высоцкий:
Все вдруг стали очень вежливы со мной,
и – тренер.
Автор: Михаил Горелик
