Я удостоился провести свою юность рядом с Ребе. Мой отец бежал из России вместе с матерью Ребе, ребецин Ханой. Так он стал близок к семье Ребе и даже, уже будучи в Америке, помогал им в домашнем хозяйстве.
Когда я родился, мои родители хотели назвать меня в честь дедушки Ребе по материнской линии, рабби Меира-Шломо Яновского, поскольку у ребецин Ханы не было потомков, носивших его имя. Отец спросил у ребецин Ханы, не будет ли она возражать, и она ответила, что попросит разрешение у своего сына, Ребе. На следующий день она сообщила, что одобрение Ребе получено, и меня назвали Меир-Шломо.
Первый раз я встретил жену Ребе, ребецин Хаю-Мушку, некоторое время спустя после моей Бар-Мицвы в 1977-м году, когда мои родители взяли к ней в гости всю семью. Мы, дети, очень нервничали. На столе стояли красивые стеклянные стаканчики для чая и кофе, и ребецин раздала нам Бостонский кремовый пирог, который она всегда предлагала гостям. Она спросила каждого из нас, чем мы занимаемся в школе, и вообще постаралась, чтобы мы почувствовали себя свободно. Меня всегда поражало, как, стоило появиться у нее в гостях, она тут же полностью сосредотачивалась на тебе. Телефон в это время мог надрываться, но ее внимание целиком принадлежало тому, кто находился перед ней.
Позднее мои браться и я помогали ей и Ребе по дому, а также в доме ее сестры, жены рабби Шмарьяу Гурари. В результате я часто разговаривал с ребецин и проводил часы в беседах с ней по телефону. Она расспрашивала о моей семье, а также о новостях в Америке, России и Израиле. Я помню, как рассказал ей о том, что в президента Рейгана стреляли. В другой раз она выражала озабоченность растущим антисемитизмом. Ребецин очень много знала, много читала, так что всегда была в курсе происходящего. Она была сильной, умной женщиной. Ты задавал ей вопрос, но она была уже на шаг впереди, и в разговоре с ней приходилось следить за каждым словом, особенно учитывая, что она могла передать это Ребе. Но я любил поболтать и, наверное, трепался слишком много.
В молодости я учился с трудом и в конце концов решил оставить йешиву и начать работать в магазине канцелярских товаров. Однажды я написал Ребе, что беспокоюсь о моих заработках. Это было в 1986-м году незадолго до 23-го элула, годовщины ухода из этого мира дедушки Ребе, рабби Яновского, моего тезки, так что наряду с пожертвованием, как это было принято при вручении Ребе писем с ходатайствами, я просил о благословении в честь того, в память о ком я был назван.
До сих пор Ребе никогда не говорил на хасидских собраниях о своем дедушке, но в эту субботу, в годовщину ухода рабби Яновского из этого мира, Ребе начал рассказывать о нем. Он сказал, что годовщина – “семейная дата”, но разговор об ушедшем может оказаться полезным и для других. Ребе рассказал, что его дед удостоился быть одним из “йошвим” (буквально “сидельцев”) при дворе Ребе Магараша, четвертого Ребе Хабада. Ребе объяснил, что это значит: после своей свадьбы рабби Меир-Шломо поселился в Любавичах на продолжительное время и в компании нескольких выдающихся ученых раввинов сидел и изучал Тору целыми днями. “Это не просто история о прошлом, – добавил Ребе. – Это урок для нашего времени”. Урок состоит в том, что молодые, еще не женатые люди, которым не надо обеспечивать семью, должны посвящать весь день изучению Торы. Очевидно, для такого молодого человека не составит трудности выбрать между “изучением Торы или походом в пиццерию”.
Я знал, что слова Ребе относятся ко мне. Не раз в разговоре с реббецин я упоминал, что собираюсь в пиццерию купить что-нибудь поесть. Видимо, она рассказала об этом Ребе, и он не упустил возможность на этом фарбренгене с любовью и юмором дать мне наставление о том, что такое настоящие приоритеты.
На следующий год я обручился, и однажды вечером реббецин пригласила меня в гости вместе с моей будущей женой. Я немного нервничал, потому что знал, что Ребе может вернуться в это время домой, и поэтому хотел закончить визит как можно скорее. Я признался в этом реббецин, упомянув, что так торопил невесту, что она забыла надеть украшения. “Ну, она же сама – украшение”, – заявила реббецин.
Когда мой отец известил Ребе о дате фарбренгена в честь нашего обручения, Ребе сказал, что на этом праздновании я “конечно же произнесу выученный наизусть маамар (хасидский трактат)”, как это принято у хасидов. А я надеялся, что, поскольку уже давно оставил йешиву, ко мне это не относится! Но Ребе так не считал.
Когда я разговаривал в следующий раз с реббецин по телефону, я рассказал про указание Ребе и пожаловался: “У меня и так работа, а теперь еще подготовка к свадьбе, но Ребе навешивает на меня еще больше работы. Где мне время-то найти?!” Она стала меня подбадривать, сказала, что я безусловно могу это сделать. В конце концов мне удалось выучить маамар в срок. В следующее воскресенье мои родители отправились на встречу к Ребе, и он спросил, как прошло празднование. Услышав, что я произнес весь маамар, он дал благословение и пожелал, чтобы это было “хорошим началом”. Было очевидно, насколько важно для Ребе, чтобы на подобных мероприятиях, в честь кого бы они ни проводились, звучали слова хасидского учения. И я не упустил, что он назвал это “хорошим началом”. Другими словами, я способен на большее. Я почувствовал себя обязанным выучить другие трактаты и в результате в течение недели послесвадебных празднований каждый день произносил новый маамар.
Много раз Ребе поощрял меня регулярно изучать Тору и всегда подчеркивал, как важно не тратить время понапрасну. Он знал мои слабые стороны, знал, в чем мне надо совершенствоваться. Побудив меня выучить этот маамар, он наделил меня способностью достигать цели.
В ночь перед свадьбой я стоял в коридоре 770. Когда Ребе вышел из своего кабинета, собираясь идти домой, он остановился, чтобы пожелать мне “мазал тов”. Я сказал, что позже этой ночью мы всей семьей поедем в Монреаль, где должна состояться моя свадьба, и он дал нам благословение и пожелал безопасного путешествия. Затем он повернулся и сошел по лестнице к дверям, ведущим к подъездной дорожке, где его ожидала машина. Его секретарь рав Гронер следовал за ним. И вдруг Ребе остановился и обернулся назад. “Меир-Шломо! Меир-Шломо!”, – позвал меня рав Гронер. Я помчался вниз по ступенькам. Ребе смотрел на меня, широко улыбаясь. “Ты, наверное, знаешь, – сказал он мне, – что тебя зовут в честь моего дедушки”.
Перевод Якова Ханина
Источник: https://ru.chabad.org
Читайте также
