У моего друга, хасида Лёвы, было американское отчество: Гарриевич. Так в паспорте и значилось: Лев Гарриевич. Уж не ковбоем ли был его папа? В голове возникает песенка, бессмысленно застрявшая у меня в памяти со времён пионерского детства, навязчивый мотивчик:
Вот, Мэри, и вернулся Гарри твой, Гарри твой,
Но он теперь не наш, не с океана.
– Что ж, Гарри, посчитаемся с тобой, –
Раздался пьяный голос атамана.
И в воздухе блеснули два ножа, два ножа.
Пираты затаили все дыханье –
Все знали атамана как вождя
И мастера по делу фехтованья.
Но Гарри был суров и молчалив, молчалив.
Он знал, что ему Мэри изменила.
Он молча защищался у перил,
Но в этот миг она его любила.
Это только три куплета из середины. Когда-то я помнил её всю. Такая была духовная жизнь.
Но нет, Лёвин папа Гарри не был ни ковбоем, ни пиратом. И Гарри он тоже не был. Лёва рассказывал мне, каким образом его папа с простым еврейским именем Хонон полиморфировался в american boy Гарри, где Гарри и где Хонон? чем Гарри лучше Хонона? хрен редьки не слаще, но это совершенно вылетело у меня из головы.
Да и не о нём речь.
Речь вот о чём. Тёщу моего старшего сына зовут Руфь Хононовна Полик. Демонстративная еврейская выразительность имени, отчества и фамилии, не слишком характерная для моего поколения. Папа Руфы был кадровый офицер, дослужился до подполковника и всю жизнь проходил в Хононах. Причём не только по паспорту – его и в быту так все называли, и на службе. Мысль превратиться в Гарри показалась бы ему дикой. Представляете, офицер советской армии по имени Хонон! Но офицер советской армии по имени Гарри – тоже недурно. Впрочем, Лёвин папа Хонон, скрывшийся под ковбойским именем Гарри, офицером не был.
Руфа долгие года работала в режимном институте с допуском. В самом же институте было несколько этажей с повышенной секретностью. Именно там она и работала. Возвращается как-то Руфа с обеда. У дверей новый охранник (прежний её в лицо знал). Смотрит пропуск.
– Я не понимаю, что здесь написано: руф-хо-но-но-вна-по-лик. Где тут имя? где отчество? где фамилия? Так, пропуск я оставляю у себя. Позвоните начальнику отдела – пусть со мной свяжется.
Когда папа Хонон давал имя дочери, он вдохновлялся не мегилой , мегила бы ему и в голову не пришла, а любимым Джеком Лондоном. О! Опять американская тема! Как, однако, всё на свете рифмуется. Последний раз я читал «Мартина Идена» лет шестьдесят назад и совершенно не помню, имела ли какое-то отношение тамошняя Руфь к избранному народу.
В любом случае она была не моавитянка, а американка.
Автор: Михаил Горелик
