Что такое любовь к своей стране? Об этом можно рассуждать десятилетиями, бичуя всех и все вокруг, но ведь настоящие чувства – это и готовность принять все недостатки и особенности, над которыми придется работать. Это как любимый человек, ставший частью твоей жизни – со своей историей, привычками и повадками. Будучи еще ребенком наш герой в своих мечтах представлял Израиль хрустальным – а он оказался совсем другим. Хуже или лучше? Об этом нам рассказал физик по специальности, популярный блогер и журналист по призванию Александр Непомнящий.
Расскажите о своей семье
Я родился в Перми и там жил до 17 лет. Мы уехали в 90-м году, когда еще был Советский Союз. Мой отец с Украины, из Полтавы, его мама из достаточно известного хабадского рода Хейн, согласно семейной традиции считается, что Хейн – это аббревиатура слов «хохма нистерет» – на иврите «скрытая мудрость», то есть они были каббалисты. К сожалению, я не очень хорошо знаю подробности, потому что только недавно получил от американских родственников книгу, посвященную родословной, но там рассказывается, что они достаточно близки были к Любавическим Ребе. Бабушка со стороны отца до конца жизни относилась очень трепетно к своим еврейским корням.
Моя мама родилась в Воркуте, потому что мой дед был сослан туда – по сути, то, что его сослали, а не расстреляли, и спасло ему жизнь. Он был директором еврейской школы в местечке Хиславичи под Смоленском. Конечно, потом эти школы были расформированы, а ему в придачу припомнили его политическую деятельность, когда еще будучи студентом в Москве он участвовал в собраниях – и как троцкиста его забрали в 36-м году. Уже потом, когда его жена узнала, что он жив, она приехала к нему и у них еще родилось две дочери. Собственно, у них были уже старшие дочери до того, как арестовали деда, но одна из них погибла в катастрофе вместе с родителями моей бабушки. Так осталось четыре дочери и моя мама самая младшая. Так что со всех сторон у меня чистый классический ашкеназский род.
Родители были как-то связаны с журналистикой? Если нет, то почему решили стать журналистом?
Скажем так, дедушка, который был репрессирован и сослан, Григорий Яковлевич, заканчивал в Москве филологический факультет. Он успел попасть на достаточно любопытный проект, когда сразу после Революции еврейский вопрос был не еврейским, а наоборот казалось, что евреи как и все жители огромной страны, получают такие же права как и остальные народы. Тогда при 2-ом Московском университете было создано еврейское лингвистическое отделение педагогического факультета – и он там учился. Оттуда затем вышла целая плеяда Советских идишевских писателей: часть из них уехала в Биробиджан, часть расстреляна, кто-то погиб в катастрофе. В общем, у деда было как раз литературное образование, которое, конечно, в лагере ему никак не пригодилось, но либо еще в те годы, либо уже после, он начал писать книгу воспоминаний, которые были не столько об ужасах сталинских лагерей, сколько о его местечке Хиславичи, которое было полностью уничтожено. Первый текст он написал на идише, потом это потерялось. В 70-х годах он начал все восстанавливать на русском языке, потому что понимал, что для его дочерей и их детей идиш – неизвестный язык и они не смогут никогда это прочесть, он стал писать по-русски на печатной машинке. Через некоторое время его вызвали в Комитет Безопасности и деликатно намекнули на то, что это может отразиться на жизни его дочерей. В результате дедушка отдал печатную машинку соседям и начал все переписывать втихаря от руки. Таким образом он написал пять или шесть тетрадок, которые в 90-е годы во время бардака моя тетя вывезла в Израиль, а несколько лет назад моя сестра Ольга Шомрон подготовила и издала эту книгу.
С другой стороны мой папа писал тексты и стихи, но никогда и нигде это не публиковал, потому что он по специальности был физик-теоретик, а его литературные таланты не выходили за пределы дома и семьи.
Так что сказать, что я из какой-то журналистской семьи не могу, но к писательской деятельности все-таки есть.
Получается, что вы уехали из Советского Союза еще совсем юношей?
Да, после школы. Мои родители очень произраильски настроены, но всегда были «тихие».
Вам объясняли, почему так?
Лет до пяти я, конечно, и не знал о своих корнях и не понимал всю деликатность вопроса. Раньше я думал, что мы все пермяки, то есть я – пермяк, мама – воркутинка, папа – полтавец. Потом понял, что люди делятся по-другому, и что мы – евреи. Тогда я еще удивился, что у евреев нет своей Республики как у всех народов, и даже сравнил с цыганами, чем очень смутил своих родителей.
Но на дворе тогда был примерно 77-й год и мои представления о переезде в Израиль были сравнимы с путешествием на Луну. Понятно, что к тому моменту в Москве и Ленинграде уже были подпольные сионистские кружки, что-то такое там уже кипело, но мы всего этого не знали. К тому же когда я заканчивал школу, началась Горбачевская оттепель и люди стали уезжать – тогда стало понятно, что это вопрос, скажем так, больше технический.
А каким был Израиль в вашем воображении?
С детства папа мне рассказывал про 6-ти дневную войну, Синайскую кампанию, то есть у меня было достаточно путанное представление и идеализированное. Тем не менее я точно знал, что вот он – мой хрустальный Израиль – и что я обязательно туда уеду. Чем старше я становился, тем очевиднее становилось, что это не такая уж отчаянная и безумная идея как полететь в Космос, а вполне реальная.
Когда смотришь назад, то, безусловно, все было сложено из повседневных событий, но если смотреть на это с высоты 27-ми лет, то понимаешь, что это выглядит буквально как пасхальный исход, в котором масса чудес и потрясающих событий, не объяснимых с точки зрения рационального. Но действительно в 90-х все начало складываться и мы приехали в Израиль.
Что-то изменилось по приезде?
Мгновенно детское представление об Израиле, который должен быть идеальным по определению и без единого изъяна, столкнулось с настоящим Израилем, который есть, земным, с кучей проблем и каких-то внутренних сложностей. С колоссальной задачей, которая свалилась на страну, совершенно не готовую к этому. Да, все очень ждали репатриантов, это была мечта и чудо, но все-таки не в таком объеме: например, в августовские дни 90-го года десятки тысяч приезжали ежедневно. И конечно все структуры рухнули сразу – и это было очень тяжело. А я тем временем переживал свой собственный кризис, потому что Израиль оказался совсем не хрустальным. Потом, безусловно, все встало на свои места и я пришел в равновесие с этой страной.
Чем вы сейчас занимаетесь?
Я сейчас работаю в Hi-tech, в Израиле закончил Технологический институт. После армии стал работать в сфере высоких технологий. Сначала это был оборонный Hi-tech, а последние пять лет – медицинский. Это основная моя специальность. Журналистика – это вторая специальность и любимое дело.
Когда вы осознали, что журналистика – это то, без чего вы не можете? То есть это не то, что надо делать, а то, что вы хотите?
Можно начать с того, что в пять лет я хотел написать книгу, начитавшись рассказов о мумми-тролле и индейцах. И мне тоже захотелось написать большую повесть про индейцев. Я собрал бумагу, взял ручку – я хорошо запомнил этот момент. Но когда я сел писать, то понял, что я ничего не знаю про индейцев и написать ничего про них не смогу. Это было страшное разочарование тех лет.
По-настоящему писать я начал в своем живом журнале (ЖЖ). В начале 2000-х годов, когда был пик ЖЖ, сперва я публиковал короткие заметки, выражающие свои эмоции, затем они становились длиннее. На них накладывались достаточно трагические события, которые разворачивались в то время в Израиле. Кроме того постепенно в Израиле развивалась сетевая журналистика. Я хорошо помню, когда появился первый новостной сайт на русском языке – пару раз я даже публиковал там статьи.
Одна из них была первоапрельским розыгрышем, когда я придумал новость, которую редакция подала как новостное сообщение, о том, что Жириновский заявил о своем намерении иммигрировать в Израиль и баллотироваться в премьер-министры. Это вызвало бешенный ажиотаж у читателей этого сайта и они активно писали в редакцию с выражением своих мыслей по этому поводу.
Где-то во второй половине 2000-х годов, когда появилось больше сайтов на русском языке, я стал там публиковать свои материалы. И с 2012-2013 года началось сотрудничество на постоянной основе с разными издательствами, в том числе, американскими, европейскими и российскими.
Помните свою первую публикацию?
Наверно, первой можно назвать статью примерно в 2008-м году для 9-го канала, то есть тогда это был сайт Зман (в переводе – время).
Как часто приходится отвечать на вопрос – «то, о чем ты пишешь – это правда?»
Скажем так, когда я пишу о политике, гео-политике или каких-то исторических экскурсах, например, об истории Израиле или войнах, да, все это правда. К тому же если подобные вопросы возникают, то я стараюсь всегда показывать ссылки на фактологию, которую я использовал. Другое дело, что много лет подряд у меня есть такая традиция писать материалы на 1-е апреля, которые я подаю как исторические экскурсы и исследования. Как правило, они достаточно парадоксальные и если меня спрашивают, правда ли это, то я никогда прямо не отвечаю, но прошу посмотреть на дату публикации и соотнести информацию.
Были курьезные случаи с первоапрельскими материалами?
Самый первый текст и был самым удачным – в 2007 году. Это было исследование о Че Геваре: выяснялось, что перед тем, как мать Че Гевары умерла, сказала ему, что у него еврейские корни и есть родственники в Израиле. Далее Че Гевара узнает, что его двоюродный брат – это Ариэль Шарон и затем он приезжает в Израиль. Это был коротенький текст, который имел такой успех, что какие-то добрые люди перевели этот текст на английский язык, а затем кто-то перевел его еще и на испанский. И так этот рассказ дошел до Аргентины, где произвел бешенный фурор в еврейской общине. Там был молодой израильский журналист, который подумал, что он нашел сенсацию, потому что прошло уже месяца три после изначальной публикации и, конечно, журналист не знал, что первоисточником является первоапрельская шутка на русском языке. Таким образом он начал обращаться с вопросом о еврейских корнях Че Гевары к историкам, к сыну Ариэля Шарона, а затем к раввину, у которого по моей легенде Че Гевара якобы учился в ешиве. И когда журналист задал ему этот вопрос, то раввин, не зная никакого контекста, деликатно ответил: «Знаешь, много волосатых у меня в то время училось, после Шестидневной войны!». И вот через четыре месяца после 1-го апреля вышла сенсационная статья в газете Маарив, которая боролась за первое место с газетой Едиот. Конечно, тем, кто читал оригинал на русском языке, было весело, но многие не видели моего материала и сразу же это разлетелось по всему Интернету.
Как удается обходить острые углы? Ведь таких далеко не мало, особенно, на деликатные темы
Критерием для меня, скорее, будет, смогу ли донести до людей. Если я посчитаю, что лучше резко рубить «правду-матку», то я буду это делать. Если я понимаю, что с таким подходом я останусь непонятым для большинства моей целевой группы, то правильнее сказать все не слишком жестко и при смягченных акцентах, но так выше вероятность, что читатели досмотрят до конца статью и попытаюсь вникнуть в проблематику.
Кстати, многие журналисты боятся писать на опасные темы…а у вас есть подобный страх?
В Израиле несколько иная политика, чем в России. Уровень опасности тоже другой. Кроме того, есть журналисты, которые делают очень серьезные журналистские расследования, включая уголовные и криминальные дела, опираясь на факты. Но, к сожалению, здесь это не особо развито, то есть нет такой активной журналистики. И я не из их числа.
Как правило, то, что я пишу – я не боюсь отвечать за свои слова, потому что изначально я не буду писать клевету, за которую меня могут привлечь к суду. Но стоит отметить, что в Израиле уровень свободы слова достаточно высокий.
И насколько СМИ влиятельны в обществе Израиля?
Влиятельны, да, и при этом, очень ангажированы. В 90-е годы степень ангажированности была еще выше, напоминая Советские времена в период Брежнева. Но это было связано не столько с давлением сверху, сколько это просто спаянная бранжа. С тех пор многое изменилось. Нынешний премьер-министр Беньямин Нетаньягу, начал либерализацию в разных сферах, в том числе, в СМИ. Он лоббировал проекты, которые позволили создать альтернативные информационные структуры, которые в общем-то стали конкурировать с официальными ангажированными источниками. Затем пришла эра Интернета и блогеров, где можно выразить себя и свою точку зрения.
Было ли желание работать в российских СМИ? Были предложения?
Можно сказать, что и так сотрудничаю – с порталом МЕОЦ, также пишу для jewish.ru.
Последнее время возрос культурно-информационный обмен между Израилем и Россией – как вы считаете, на каких главных направлениях стоит фокусироваться?
Я думаю, что действительно культурный багаж у России очень обширный, а вот здесь этого не хватает. Но и кроме театров есть много того, что Россия может показать Израилю.
С израильской стороны я не могу сказать, что культурная жизнь богата и интересна, что она сможет показать открытия России. Скорее, это будут высокие технологии и навыки борьбы с террором, с которым, к сожалению, сейчас в России тоже приходится бороться.
Профессия журналиста легка только на первый взгляд, но многие мечтают ими стать. Вы как профессионал своего дела, какие наставления дали бы тем, кто только собирается встать на эту тропу?
Не кривить душой, ведь каждая статья – это часть тебя и твой ребенок. И нельзя думать, что все забудется – ничто не забудется и будет идти за тобой по следам.
Беседовала Анастасия Бойко
