В прошедшую субботу вечером я пригласил к нам домой несколько друзей и близких, чтобы вместе устроить трапезу «мелаве малка», трапезу Давида, и к тому же йорцайт святого «Ор ѓа-Хаима» пришёлся на вечер пятницы. Трапезу нужно было сделать быстро — Шабат летом кончается поздно, а с рассветом уже начинался пост 17 тамуза.
Неожиданно к нам присоединился мой друг, главный раввин Казани, посланник Ребе раввин Ицхак Горелик. «Меня пригласили провести Шабат с учениками младшей ешивы», — объяснил он своё пребывание в Москве. После того как он омыл руки для трапезы и немного поел, я попросил его сказать несколько слов. И он решил повторить короткую историю, которую уже рассказывал ученикам ешивы во время Шабата.
Рав Горелик напомнил, что около пятнадцати лет назад я обратился к нему с просьбой — принять у себя в общине религиозного журналиста, Яакова Б. Фридмана, автора постоянной колонки в газете «Ба-кеѓила». Он попросил меня в тот год найти необычное место, где можно было бы провести два дня Рош ѓа-шана. И р. Горелик согласился принять его, несмотря на то что гость не говорил по-русски, а в загруженные праздничные дни р. Горелик постоянно выступает по-русски, и это создавало дополнительные сложности. Свои впечатления и переживания от той поездки Яаков Фридман описал в статье на следующей неделе, подчеркнув, что Рош ѓа-шана в Казани — это дни духовного подъёма и вдохновения для каждого, кто переступает порог местной синагоги.
Один из молящихся с самого начала привлёк внимание журналиста: весь праздник он молился с редкой преданностью, его тело раскачивалось в ритме молитвы, и время от времени по его лицу стекала слеза, увлажняя талит, полностью покрывавший его. Эта картина произвела глубокое впечатление и вызвала в сердце гостя мысли о раскаянии — как он позже сам рассказал. Фридману сказали, что этот человек говорит на идише, и он очень хотел перекинуться с ним хотя бы словом. Но после молитвы «Мусаф» тот стремительно покинул синагогу. Журналист поспешил за ним и крикнул ему издали: «Гут йом-тов, реб ид!» — «С праздником, уважаемый еврей!»
И тут религиозный журналист Яаков Фридман испытал шок. Человек, только что искренне плакавший в молитве Рош ѓа-шана, покрыв голову талитом – уже стоял с непокрытой головой у своей машины, открывая дистанционным пультом её дверь. «Ну, их яг дох цум арбайт!» — отозвался он раздражённо на идиш. — «Я же тороплюсь на работу!» И уехал прямо в разгар Рош ѓа-шана. Человек, говорящий на идиш, уехал в машине в йом-тов.
Позже Фридман поделился с р. Гореликом горькими чувствами: с одной стороны — преданность молитве и трублению в шофар, а с другой — грубое нарушение святости праздника. «Я почувствовал, будто меня обманули», — сказал он с болью». Так рассказывал р. Горелик мне и так он рассказывал ученикам младшей ешивы.
– Но у меня никакого шока не было, — продолжал рав Горелик. — Я объяснил Яакову Фридману: «Знаете, я никогда не выхожу за прихожанами из синагоги, чтобы не смутить их: я знаю, что бывает вот такое. Это — Татарстан, а не Бней-Брак. Вы поражаетесь тому, что человек сел в машину в праздник — а я поражаюсь тем, что он провёл долгие часы в синагоге! Ведь перед вами — старый еврей, семью которого давным-давно вырвали из иудаизма. Еврей, который почти всю свою жизнь провёл вне еврейской жизни. То, что он помнит идиш – уже чудо! И он — один из немногих евреев Казани, кто хотя бы зашёл в синагогу, другие и не подходят к ней. Его еврейское сердце начинает снова биться. Вот чему нужно поражаться!»
– Когда человек без сознания подаёт слабый признак жизни — все ликуют. А если у здорового ребёнка высокая температура — все ходят как тени. Почему? Ведь ребёнок с температурой находится в гораздо лучшем состоянии, чем едва шевельнувшийся больной, бывший без сознания! Всё зависит от исходной точки, от процесса и от того, что ты ожидаешь. Поймите, что наша миссия — это «реанимация» для тех евреев, что живут «в бессознательном состоянии». И всякий, кто показывает хотя бы слабое движение, проблеск еврейского сознания, делает нас счастливыми! – Так говорил р. Горелик в младшей ешиве, и так он рассказывал у нас на трапезе «мелаве малка».
