Авторизация

×

Регистрация

×

МЕОЦ | ВАША СВЯЗЬ С ЕВРЕЙСКИМ МИРОМ

История спасения

28 сентября 2016 / Главная / Jewrnal / Слово еврея
search
pustinnikov-фм

Григорий Александрович Пустынников (настоящее имя – Гедалия Абрамович Пустыльник) родился в 1921 году в украинском местечке, ветеран Великой Отечественной войны. Его судьба – хитросплетение с одной стороны чудовищных событий, таких как голод 30-х годов, лагерная жизнь в плену у фашистов, работа на рудниках и смерть близких, с другой стороны – история чудесного спасения во время кровопролитной войны.

Удивительные воспоминания о своей жизни, а также историю жизни своей большой еврейской семьи Григорий Александрович написал в 2005 году, за десять лет до смерти. Мы побеседовали с Юлией Пустынниковой, внучкой ветерана, о том, почему ее дед решил написать воспоминания, как в их семье было принято отмечать День Победы и как пережитое во время войны наложило отпечаток на всю жизнь деда. Также с разрешения Юлии и других родственников Григория Александровича мы публикуем оригинальный текст его воспоминаний.

 

Юлия, почему Григорий Александрович решил написать воспоминания?

Честно говоря, никакой особой истории с этим не связано. Или мы о ней не знаем. Просто однажды в 2005 году дед пригласил к себе человека, который с его слов записал события его жизни, сразу в электронном виде. Сам дед в 84 года написать уже не мог – плохо видел и слышал. Но ему было чрезвычайно важно, чтобы остался текст о событиях прожитых лет. Память. Он так нам говорил: «Это на память».

 

История жизни вашего деда – она о чем?

Это история о том, как обычному человеку несказанно повезло на той войне, а также о том, как Б-г проявляет себя в нашей человеческой жизни. Дед – герой. Но герой ровно в той же степени, что и все остальные солдаты того времени. А еще он счастливчик, ведь выжил в чудовищных, страшнейших обстоятельствах. Поэтому это, скорее всего, история счастливого спасения.

 

pustinnikov-2В воспоминаниях Григория Александровича очень подробно описано довоенное время и, собственно, война, а послевоенный период – в двух строчках. Почему, как вы считаете?

Довоенная история – это история семьи. Вся она пропитана любовью и взаимной заботой друг о друге. Деду было нужно написать о том историческом периоде как, наверное, о самом важном в его жизни. А почему такое молчание о послевоенном периоде, мне сложно объяснить.

Я думаю, что травма войны, магический ее ужас кроется в том, что он заковывает человека, как в клетке, в том временном отрезке, когда он эту травму пережил. После чудесного спасения, как мне кажется, та жизнь, которая была дарована деду, и ради которой он, собственно говоря, и выжил, могла казаться ему менее реальной, чем сама война. Так бывает с людьми, когда им доводится переживать что-то действительно страшное. Кроме того, возможно, что свидетельствовать о послевоенной жизни он оставил моему отцу. Ведь дед писал свои воспоминания для нас и, возможно, предполагал, что о послевоенных событиях папа и так всё знает. Он кратко рассказал, как сложилась жизнь у его братьев и сестер, но, наверное, считал что его жизнь прошла у нас на глазах и писать о ней смысла нет. Но это всё мои предположения. С ним мы эту тему никогда не обсуждали.

 

Как в вашей семье было принято отмечать 9 мая, пока Григорий Александрович был жив?

Сколько себя помню, каждый год, кроме последних двух лет перед его смертью, вся большая семья собиралась у бабушки с дедушкой за столом. И во всех этих встречах, помимо обычного общения членов семьи, всегда прослеживалась некая ритуальная составляющая. Сначала дед рассказывал военные истории, эти истории более-менее повторялись из года в год. Ровно в семь вечера была минута молчания. А позже в какой-то момент дед начинал петь. И когда он исполнял «Белых журавлей», всегда плакал. Всегда.

 

Григорий Александрович описывает жизнь на урановых рудниках, где подчеркивает, что среди попавших туда было десять евреев, всех он перечисляет поименно. Ему был важен национальный признак? Как он относился к своему еврейству?

Для него это было крайне важно. Я помню один случай. Когда я училась  в старшей школе, у меня возникла идея покреститься: Советский Союз рухнул, появилась масса открытой информации религиозного плана, многие мои друзья покрестились и меня завлекали. Однажды я пришла домой и рассказала маме о своем желании. Она ужаснулась и сказала только: «Ты с ума сошла? Дед этого не перенесет». Вот это я запомнила на всю жизнь.

Всегда, даже в самые застойные годы, дед ходил в синагогу на Бронной. Он знал идиш. На Пейсах у нас ежегодно была маца в специальной бумаге с синими печатями. С одной стороны национальность была тайной, с другой стороны – это была бережно хранимая тайна. Настоящее имя деда – Гедалия Абрамович Пустыльник. А в паспорте после войны он был записан как Григорий Александрович Пустынников. Да, на бумаге, в документах он отказался от своей национальности, но в жизни еврейство для него было колоссально важно. Он всегда трепетно сохранял эту связь и принадлежность к своему народу.

 

pustinnikov-1Как после войны сложились отношения Григория Александровича с героями его воспоминаний?

Дед описывает, что в лагере ему очень помогал Мартин, бельгиец. После того, как упал «железный занавес», дети Мартина разыскали деда и с тех пор тесно общались с ним, даже приезжали к нам в Москву, регулярно поздравляли друг друга с праздниками. Дед всегда отправлял им посылки с российскими конфетами, а они в ответ присылали ему бельгийские шоколадки. Это была очень теплая и крепкая связь. До самых последних дней.

 

Каким Григорий Александрович был отцом и дедом?

Я недавно защитила магистерскую диссертацию по психологии на тему «Трансгенерационная (межпоколенная) передача травмы, связанная с геноцидом и репрессиями». Психологи всегда тщательно изучали выживших в Холокосте и их потомков и отмечали много характерных черт у всех этих людей. Одна из них – это так называемая сепарационная тревога. Люди, которые пережили такой чудовищный ужас, потеряли близких, потеряли вообще все, на что опиралась их жизнь до Катастрофы, часто в последующей своей жизни испытывают эту сильную тревогу. Они не в состоянии «отпустить» своих детей и внуков. У деда тоже так было. Например, он выходил встречать к метро своего сына – моего отца – до тех пор, пока тому не исполнилось 28 лет. У деда всегда была попытка все контролировать, даже то, что он контролировать не может. Он просто не справлялся с постоянной тревогой за близких. С одной стороны он был невероятно любящим и нежным отцом и дедом, с другой – таким вот контролирующим. Но я уверена, что это – ответ на серьезную психологическую травму, которую ему довелось пережить. Стоит прочесть воспоминания деда, чтобы навсегда понять его.

 

Автор: Лера Башей

 


 

Воспоминания А.Г. Пустыльника:

Часть первая

Эта повесть основана на личных воспоминаниях и рассказах моих старших братьев и сестер.

Я хорошо помню моего деда – по отцу. Это был стройный высокий мужчина с окладистой седой бородой. Родился мой дед в середине XIX века, звали его Наум (Нохем), а еще его звали Нохем алтер – Исроель, фамилия моего деда Пустыльник.

Жили мы всей огромной семьей в небольшом провинциальном районном городке Ильинцы, что в 60 км от областного центра Винницы на Украине. Дед занимался небольшим бизнесом в скотопромышленности, т.е. закупал рогатый скот, в основном бычков, в нашей округе и перепродавал его где-то в Донбассе. Для погонщиков и сопровождающих это стадо привлекал своих сыновей – Лазаря и Моисея. У деда было четыре сына, старший из них – мой отец. Звали его Аврам, родился мой отец в 1882 году. Второй сын деда – Израиль, точно не помню его год рождения. Третий сын – Моисей, и, наконец, самый младший из сыновей – Лазарь.

Наш двор состоял из двух домой, в котором проживала вся наша родня. Один дом состоял из 4-х квартир. Две квартиры принадлежали деду и две – его брату Якову. Кроме этого дома, во дворе еще стояла маленькая 2-х квартирная хата, крытая соломой и с низкими потолками, маленькой кухней и двумя небольшими комнатами. В одной из этих квартир родился я, и проживала вся наша семья, состоявшая из 11 человек. Это отец, мать Этя, бабушка Песя и 8 детей.

Старший из сыновей был мой брат Мотя, который был в чем-то похож на деда – высокий стройный парень. К нашему великому горю он умер в 1931 году в возрасте 25 лет. Работая в пекарне, он зимой вышел покурить, простудился, заболел воспалением легких и через 3 дня скончался. Врачебная помощь в то время была примитивна. Единственный врач на все местечко был Мотл Кильберг. Всем он прописывал либо банки, либо холодный компресс. Для нашей семьи это была настоящая трагедия. Мотя был первым помощником отца.

В нашей семье было 5 братьев и 3 сестры. В 1907 году родилась сестра Дора. В 1911 родились мои два брата – близнеца – Исаак (Саша) и Хаим. К сожалению, Хаим родился с кривыми ногами, и мы, конечно, его очень жалели. Затем в 1916 году родилась моя сестра Маня, в 1919 г. – брат Яков, в 1921 г. родился я – Гедалий (Геннадий) и последней родилась наша сестра в 1924 году – Фейга (Фира).

Сестра Дора работала на селекционной станции, братья – близнецы научились парикмахерскому ремеслу. Я помню, на рынке стояла деревянная будка с печкой-буржуйкой, где грелась вода для бритья клиентов.

Отец наш Авраам был одаренным человеком. Будучи еще не женатым, уехал в Одессу и поступил там в музыкальное училище по классу скрипки, вместе с ним там учился знаменитый Столярский, который в последствии стал профессором и руководил уже в советское время консерваторией, носящее его имя. Отец вечерами подрабатывал, играя на скрипке в ресторане. Во время революции 1905 года в ресторан ворвались бандиты, подняли стрельбу и прострелили отцу обе ладони. Отец был вынужден вернуться в отчий дом, раны постепенно зажили, и он снова занялся своим любимым занятием – игрой на скрипке. Вскоре он женился на моей маме Этель, и начался наш род.

Отец обучал игре на скрипке учеников – детей из более зажиточных семей, а также играл на свадьбах. Его помощником стал брат Исаак (Саша), который виртуозно научился играть на барабане. Я помню, когда отец с Исааком возвращались с украинских свадеб, он приносил оттуда каравай и пирожки с творогом и капустой, и мы, младшие дети, ждали его как бога, чтобы поесть эти вкусные яства.

Так продолжалась наша жизнь до 1928 года, когда к нам приехал в гости брат мамы – дядя Давид и через несколько дней увез нашу сестру Дору. Путь их лежал в Ташкент, где уже проживала мамина сестра – тетя Рива и дядя Давид с семьей. По дороге остановились в Москве у маминых родственников – Капустянских. Мамина тетя Муся уговорила оставить Дору в Москве, где в большом городе она сможет лучше устроиться, кроме того, у тети Муси был свой расчет. У нее было 2 сына такого же возраста как сестра Дора, и она мечтала одного из сыновей поженить на моей сестре Доре. Дора была красивая девушка, но почему-то это затея не состоялась. Тетя Муся жила в небольшой квартире в Столешников переулке, и Доре выделили маленькую 6 кв.м комнату, которую она впоследствии обменяла на равноценную в Настасьинском переулке, что на ул. Горького. Вслед за Дорой покинул родные края брат Исаак, сначала в Донбасс, а затем в Москву и Ташкент.

Наступал период, когда евреев-бедняков общество «ОЗЕТ» – общество земельных еврейских трудящихся, стало агитировать поехать в Крым в степные районы, организовывать колхозы. Отец также записался и вскоре, в 1932 году, взяв с собой трех более старших детей – Хаима – 20 лет, Марию – 16 лет и Яшу – 13 лет, уехал в Крым осваивать целинные земли. В начале все складывалось относительно хорошо. Отец работал сторожем, сестра Мария – дояркой, брат Яша – пастухом, а брат Ефим (Хаим) – на винограднике. Он был прекрасным тружеником. Со своими кривыми ногами, его участок был самым ухоженным. В награду за этот труд администрация колхоза направила его в Симферополь на операцию по выпрямлению ног.

Но вскоре наступил 1933 год и знаменитый голод, который унес миллионы человеческих жизней. Этот голод докатился до Крыма. Многие еврейские семьи стали уезжать, а колхозы развалились. Отец решил то же вернуться домой. Сестра Мария уехала в Москву к сестре Доре, брат Хаим лежал в Симферополе в госпитале, где ему сделали сложную операцию на ноги. Отец вернулся с 14-летним братом Яшей. А в местечке царил страшный голод. Отец лишился возможности играть на скрипке, ибо никому не нужна была музыка. Работал на тяжелой работе каменщиком на сахарном заводе. И вскоре от голода и непосильного труда опух и по пути с работы упал, его подобрал на подводе знакомый крестьянин и привез его во двор, а соседка, помню сказала: – Зачем вы его сюда привезли, визите его на кладбище. Мы, дети, вместе с мамой сняли его с повозки и занесли домой. Я пошел к нашей родственнице, которая дала мне кусочек хлеба для отца. Правда, сестры в Москве получали хлебные карточки, и я помню, они нам присылали сухари, но для нашей семьи в то время этого было очень мало. Мы, дети, ходили словно тени – худые, истощенные. Мы благодарны судьбе, что еще в начале 20-х годов сестра мамы Рахиль уехала с женихом в Америку, и тетя Рахиль ежемесячно нам присылала 5 долларов, на что мама могла приобрести 2 кг гречневой крупы, 1 литр подсолнечного масла и 1 кг селедки. Мама нам варила кулеши, заправляя их немного подсолнечным маслом, и давала по маленькому кусочку селедки.

От брата Хаима из Симферополя долго не имели известий, боялись, что не выдержал операцию. Мы все ходили удрученные. Но однажды, в разгар голода, подъехали сани, а в них один мужик привез Хаима. Мы все с криком и плачем сняли его с саней и увидели, что обе ноги находятся по колено в гипсе. Оказывается, его выписали из госпиталя, не дав ни копейки денег на дорогу, и с его больными ногами оставили на произвол судьбы. Он продал весь свой парикмахерский набор, и добрые люди, из жалости, помогли ему добраться домой.

Но беда одна не приходит, вскоре умерла моя бабушка – Песя, мать моей матери. После всего пережитого, наша мама Этель в февральский день 1936 года, стоя в очереди за хлебом, простудилась, заболела воспалением легких и вскоре, через 2-3 дня, скончалась. Позвали опять того же единственного в местечке доктора Мотл Кильберга, но ничего не спасло маму. Для нас смерть мамы стала страшной трагедией. Моя младшая сестренка Фира – любимица мамы, долгое время не знала, что мама умерла, мы ей говорили, что мама в больнице. Но спустя несколько месяцев, она тоже об этом узнала, долгое время не могли ее успокоить.

Отец совсем опустил руки, не мог придти в себя. Все заботы о хозяйстве взял на себя мой брат Яша. Он и обеды готовил и даже хлеб пек, а ему было всего 16 лет. Отец понемногу успокоился и решил привести в дом новую жену, предварительно посоветовавшись с нами – детьми. Я помню эту женщину, ее звали Сара, и она имела 10-летнюю дочь Фриду. Тетя Сара, как мы ее звали, оказалась доброй заботливой мачехой. Одевала нашу сестру Фиру также, как свою дочь Фриду, чтобы она не чувствовала свое сиротство.

Летом 1936 года я и мой брат Яша окончили еврейскую школу – семилетку и поехали в г. Одессу поступать в техникум. Был в то время в Одессе еврейский машиностроительный техникум им. Мориса Винчевского. Это был такой еврейский писатель. Техникум готовил молодых специалистов по холодной обработке металлов, литейному производству и механиков по подъемно-транспортному оборудованию. Находился этот техникум на улице Канатной, 53 (Свердлова) на углу улицы Базарной, 17 (Кирова). К сожалению, мой брат Яков не выдержал экзамен и его не приняли в студенты. Меня определили на отделение подъемно-транспортного оборудования, поселили в общежитие на улице Михайловской, дом 16 (на Молдаванке). Целый месяц брат мой Яша спал со мной на одной койке и жили на мою скромную стипендию в 56 рублей в месяц. Потом брат поступил учиться в ФЗУ на токаря. Это ФЗУ называлось «Еврабмол» – еврейская рабочая молодежь. Это ФЗУ находилось недалеко от моего техникума, на улице Базарной, дом 5 (Кирова). Поселили его в общежитие, и нам стало легче. Кроме того, брат научился еще в местечке парикмахерскому делу, и старший брат Хаим, когда мы уезжали в Одессу, дал Яше машинку, бритву, ножницы и остальное (кисточку и др.). Яша по выходным дням ходил в общежитие к нам и за 10 копеек оказывал парикмахерские услуги студентам. Так продолжалось до 1939 года, когда Яша окончил ФЗУ, и настало время призыва в Армию. Яшу зачислили в артиллерию и отправили в г. Омск служить, но вскоре началась финская война и «сибиряков» направили туда воевать. Слава Богу, остался живой и продолжал службу в Выборге в качестве командира артиллерийского орудия. Но вскоре началась

Отечественная война, и брат Яша хлебнул много лиха, воевал на Карельском фронте, где погибло много тысяч наших солдат и офицеров, дважды был тяжело ранен, перебит локоть левой руки, но, слава Богу, вернулся живой. В 1945 году демобилизовался и уехал в Москву, где жили три сестры – Дора, Мария и Фира, а также брат Исаак (Саша). Через год женился на своей жене – Полине, которая родила ему двух сыновей – красавцев Эдика 1947 г. рождения и Мишу – 1953 г. рождения. Но судьба распорядилась по иному. Эдик, будучи уже женатым, в 1979 году в возрасте 32 лет, при возвращении со дня рождения сестры, видимо немного выпил вина. Когда его остановил гаишник, сильно испугался и получил сердечный удар. С ним в этой же машине ехал брат с женой, Эдика жена и брат Миша. Тут же его отправили в институт скорой помощи, где он вскоре скончался. Младший брат Миша окончил в 1974 году музыкальное училище в Москве – им. Ипполитова- Иванова по классу скрипки и подавал не плохие надежды. По окончанию училища его призвали в Армию. Парень был тихим и скромным. В Армии, как сейчас, так уже и в те годы царила, так называемая, дедовщина, где некоторые старшекурсники устанавливали свою власть над новобранцами. Однажды Мишу избили и его списали из Армии с признаками шизофрении. Брат всячески старался его излечить, приглашал специалистов, даже знахарей, но болезнь прогрессировала. Брат вынужден был отправить Мишу в психлечебницу поскольку он отказывался принимать лекарства. Временами он его забирал домой, но в последние годы жизни жена брата Палина была парализована, ей ампутировали ногу на почве диабета и в феврале 1990 г. в возрасте 63 лет она скончалась. Спустя 2 месяца после смерти жены умер и мой брат Яков в возрасте 70 лет. За год до смерти он определил сына в психоневрологический интернат No 26, что на Косинской ул. в Москве. Я его постоянно навещаю и все необходимое ему ношу. Насколько мне хватит сил, я буду о нем заботиться.

Теперь расскажу про мою старшую сестру Дору. Сестра обладала хорошими задатками в области вокала, хорошо пела, и в 1932 году поступила на вечернее отделение Московской консерватории. В 1933 году вышла замуж и родила в 1934 году дочь Иру. Естественно пришлось прервать учебу в консерватории. Брак сестры со своим мужем оказался неудачным и скоро распался. Ей пришлось одной воспитывать ребенка, немного ей помогала сестра Мария, которая в 1932 г. из Крыма переехала в Москву и жила с ней вместе. Сестра Дора долгие годы работала в Центральном парке культуры и отдыха им. Еорького в Москве, в плановом отделе, а после войны ее назначили директором эстрадного театра парка культуры. Она была знакома со многими тогда знаменитостями, такими как Утесов, Райкин, Шульженко, Шуров и Рыкунин и др., с которыми она была на «ты». В 1937 году она повторно вышла замуж. Мужа звали Павел, фамилия Эйсмонт, в 1941 году его призвали на фронт, откуда он не вернулся. В годы войны сестра с ребенком и младшей сестрой Фирой эвакуировались в Ташкент, где жили мои тетя Рива и дядя Давид с семьями. После войны возвратились в Москву. Дочь ее Ирина в 1956 году вышла замуж и уехала с мужем в Казань, где поступила и окончила Казанский медицинский институт по специальности педиатр. Там она родила сына Андрея в 1958 году. Брак у племянницы Иры оказался неудачным и она, разведясь с мужем, вернулась снова в Москву. В последние годы жизни работала врачом в МИДе (Министерстве иностранных дел). Работала за границей в разных странах в качестве врача – в Бангладеш, Сингапуре. Вышла замуж также за работника МИДа. Сын Андрей воспитывался у бабушки, т.е. моей сестры Доры. По окончанию школы Андрей поступил в институт МИМО (Международных отношений) на китайское отделение. Работал во Вьетнаме и Китае. В настоящее время Андрей также работает на дипломатической работе в Австрии. Женат, жена его Еаля и прекрасная 11-летняя дочурка Настюша, которую мы очень любим.

Сестра моя Дора в 1970 году сошлась с интеллигентным человеком – Юлием Израилевичем Гутманом, с которым прожила 13 лет. Он скончался в 1983 году в возрасте 80 лет. В 1988 году умерла моя сестра Дора. Дочь ее Ира прожила еще 7 лет после смерти матери и умерла в возрасте 61 года от нелепого случая. Стала принимать различные препараты от похудения и по чьей-то рекомендации приняла активированный уголь, который якобы удаляет шлаки из организма, от этого препарата она отравилась и через 3 дня скончалась.
Пустыльник Мария
Вторая моя сестра Мария вышла замуж в 1936 году. Ее муж Макс Пейсахович, 1901 г. рождения работал часовым мастером. Детей у них не было. Жили дружно под Москвой в г. Жуковском, а также имели дачу под г. Раменское Московской области. В 1977 году уехали в Израиль, где проживала жена брата Макса с двумя сыновьями. Вскоре они получили небольшую квартиру в г. Бат-Ям, что в 30 км от Тель-Авива. Муж сестры Макс умер в 1987 году. Сестра моя Мария 1916 г. рождения очень болезненно перенесла смерть мужа. Я сестру несколько раз навещал в Израиле. Начиная с 1996 года, психическое состояние сестры стало заметно ухудшаться. В настоящее время она находится в г. Яффо, в доме престарелых для умственно отсталых людей. Ей сейчас идет 89-й год. Если здоровье позволит, хочу навестить ее в этом году.

Хочу рассказать о судьбе моего брата Исаака (Саша, как мы его звали), 1911 г. рождения. В начале Отечественной войны был призван в Армию, прошел всю войну, получил ранение. Дошел с боями и освобождал Украину и Польшу, где окончил войну. Вернувшись с войны в 1945 году женился на вдове – Винниковой Галине Абрамовне, муж которой погиб на фронте. У вдовы был тогда 6-летний сынишка – Алик. Брат Саша полюбил этого малыша, и он отвечал ему взаимностью. Брат был очень веселым человеком, хорошо пел и был душой компании. Работал парикмахером, и на работе было у него много друзей. К сожалению, он умер в 1985 году в возрасте 74 года. Я вспоминаю свои детские годы, когда Саша меня ласкал и всегда защищал. Через 4 года умерла его жена Галя. Они похоронены на еврейском кладбище в пос. Востряково, что на окраине Москвы. Там же похоронены мой брат Яша с женой и их сын Эдик. С пасынком брата Аликом часто перезваниваемся, живет он в Москве с женой Софьей. У них две дочери – Ира и Маша и два внука.

И, наконец, воспоминания о моей младшей сестре Фире (Лора), 1924 года рождения, которая в настоящее время проживает в США в Бруклине. Там же, только в Ливенгстоне проживает ее дочь Аллочка с двумя внучками – Линочкой и Элинькой. Я их два раза навещал, первый раз один, а в 1996 г. вместе с женой, где отмечали мой 75 день рождения. Как я уже описывал, Фира жила в Ильинцах вместе с отцом, мачехой и дочерью мачехи вплоть до 1941 г. На летние каникулы ее всегда забирали старшие сестры в Москву, и когда началась война, Фира была уже в Москве. Это и спасло ее от неминуемой смерти. Фира вместе со старшей сестрой Дорой и ее дочерью Ирой эвакуировались в Ташкент, где проживала наша тетя Рива. В 1945 году они вернулись из эвакуации. Лора поступила на курсы иностранных языков на английский язык и стала преподавать в начальных классах английский язык. В 1949 году ее познакомили с ее будущим мужем Львом Исааковичем Грибовщинер, который был на 12 лет старше. Образованный, обаятельный мужчина сделал предложение, и они поженились. Но сестре пришлось уехать из Москвы в далекую Калыму, в г. Сусуман. Дело в том, что Лева, будучи студентом, в Москве, сидя в столовой, слушал какой-то анекдот, от чего все рассмеялись. За соседним столиком сидел то же студент, которому показалось, что анекдот содержит антисоветский смысл, и, конечно, он это донес в соответствующие органы. Это был знаменитый 1938 год, когда почти ни за что сажали в тюрьму на 10 лет. Так и случилось с этими студентами, все четверо получили по 10 лет и были отправлены на Калыму. В 1948 году его освободили, но жить ему в Москве и других больших городах не разрешалось, и он был вынужден вернуться в Сусуман. Лишь после смерти Сталина его реабилитировали, и он вернулся с Фирой и дочерью Аллой, которая там родилась. Лева устроился работать прорабом на кирпичный завод вблизи Ленинграда в пос. Саблино, там ему дали небольшую квартиру. Но все пережитое в лагере дало о себе знать, он часто стал болеть, и в 1958 г. в возрасте 46 лет скончался. Похоронили его в Ленинграде, а сестра с 8-летней дочкой с большим трудом смогла поменять свою квартиру на небольшую аналогичную в Москве. Здесь в Москве сестра устроилась работать библиотекарем. Мы все родные помогали ей в воспитании ребенка. В 1972 году дочь ее Аллочка вышла замуж за Ефима Скурковича. Аллочка в Ленинграде окончила медицинское училище и устроилась работать медсестрой. Ее муж, довольно проворный парень, работал на разных хозяйственных работах. В 1973 году у них родилась дочь Линочка, и Аллочке пришлось оставить работу, воспитывать дочь. В 1979 году сестра Фира с дочерью Аллой, ее мужем Ефимом и внучкой Линочкой уехали жить в Америку, где и сейчас проживают. К сожалению, муж Аллы в возрасте 52 года умер, оставив жену с двумя детьми. Дочь Линочка работает в Нью- Йорке, а Эленька учится в колледже. Мы с ними часто перезваниваемся.

Не могу не вспомнить моего несчастного брата Ефима (Хаим). Он до последнего проживал в местечке Ильинцы. В 1940 году он женился на девушке из другого местечка, звали ее Поля. Была добрая ласковая женщина. Буквально перед войной у них родилась дочь. Брат мой, Хаим, был добрейшей души человек. Он за всех за нас переживал. Когда я с братом Яшей учились в Одессе, он часто присылал денежные переводы в 10-15 рублей. Когда фашисты оккупировали наш городок, ему с женой и ребенком удалось спрятаться в соседнем селе Якубовка. Вскоре ребенок умер. Полина была швеей, умела шить, а брат мой ушел к партизанам, боясь, что его обнаружат. Полина продолжала скрываться у крестьянки. Все это тянулось до начала 1943 года, буквально за пол года до освобождения. Однажды брат Хаим решил ночью навестить свою жену и сменить нижнее белье, как в дом нагрянул полицейский по фамилии Соболь, который тут же схватил брата и жену, вывел их на край села и расстрелял. Это мне известно из рассказа той самой крестьянки, у которых скрывалась Полина. Я ее разыскал в 1954 году, будучи в тех местах, где я родился.

Теперь хочу рассказать о судьбе моего отца, его жены Сары и дочери Фриды. Они проживали в своем доме до 1941 года, затем, с приходом оккупантов было образовано Гетто в бедном районе, где каждый день надо было отмечаться. Не знаю подробности, чем они питались, но думаю, что страшно бедствовали. Как я уже рассказал, в этом дворе жила большая родня. Весной 1942 г. вышел приказ немецкой комендатуры, чтобы все евреи собрались на центральной площади. Рядом с нами жила украинская семья по фамилии Черный. Вроде все время жили мирно. Эта соседка узнала, что всех евреев собирают на площади, пришла к отцу и предложила запрятать всех у себя в сарае, в котором содержался скот и стог соломы. Зять этой соседки об этом узнал и сообщил в полицию, которая вместе с немцами нагрянули, вскрыли сарай и всех прятавшихся там выгнали. Но мачеха Сара 15-летнюю Фриду сумела запрятать в соломе. Фрида ночью, продырявив соломенную крышу, выбралась на волю и сбежала в лес. Там она встретила еще нескольких беглецов, и они совместно стали прятаться. Мужчины вскоре раздобыли несколько стволов оружия, и организовали маленький отряд, впоследствии выросший в партизанскую бригаду. Одним из руководителей этой бригады был житель этого местечка Борис Куролап, который потом стал мужем Фриды. Таким образом, многие спаслись и остались живы.

Эту историю рассказала мне моя сводная сестра Фрида, когда я был у них в 1954 году. У Фриды и Бориса родилось четыре сына – Сеня, Леня, Миша и Толя. К сожалению, Сеня и Леня очень скоро умерли. Леня – от менингита, а Сеня – от диабета. В 1990 году Борис с Фридой и двумя сыновьями уехали в Израиль, поселились в г. Бат-Яме. Фрида и Борис 4 года назад умерли там. Сыновья, Миша и Толя, проживают недалеко друг от друга в г. Бат-Яме. У Миши дочь Светлана в настоящее время служит в Армии. Жена его, Евгения, работает горничной в гостинице, в Тель-Авиве. Миша работает маляром, его брат Толя с женой Майей и дочкой Сафит живут вродительской квартире. Я по праздничным дням с ними перезваниваюсь. В последний раз, в 2001 году, я был у них в гостях.

Отец мой, его жена Сара и все наши родственники были расстреляны немцами и полицаями весной 1942 года и похоронены в братской могиле, где покоятся более 10 тысяч невинных людей, в основном, старики и дети, все евреи.

 

О войне

Наконец-то, хочу немного рассказать о себе. Как я в начале описал, что в 1936 году поступил учиться в Одесский еврейский машиностроительный техникум. При техникуме был небольшой завод, который выпускал токарные станки. Практические занятия проходили на этом заводе. Мы прошли все способы обработки металлов на токарных, строгальных и фрезерных станках, а также слесарную обработку металлов. Изготовляли гаечные ключи, молотки и др. слесарный инструмент. У нас были прекрасные мастера-наставники. Теоретические занятия велись исключительно на еврейском языке – идиш. Поименно помню всех педагогов и руководство. Директором техникума был культурный человек с приятной внешностью по фамилии Флисфедер. Зав. учебной частью – Теслер, Секретарь учебной части – Аксельбанд, преподаватель химии – Мойредин, препадаватель физики – Колбаснер, математик – Милявский, историк – Блат, чертежник – Карп, военрук – Шляхтер, физрук – Тульчинский, преподаватель технической механики – Шмунис, преподаватель по подъемным механизмам – Файнберг. К сожалению, не помню их имена, но все они были специалисты своего дела и вкладывали в нас всю душу. Но в 1938 году вышел приказ Министра машиностроения – тогда наркома Малышева, о преобразовании техникума в обычный – не еврейский. И преподавание начали вести на русском языке те же преподаватели. Иногда доходило до анекдота. Бывало преподаватель вызывал студента к доске, и он его спрашивал по-русски, а большинство студентов были провинциалы и мысли их были по-еврейски, и если студент не мог ответить по-русски, то преподаватель разрешал ему ответить на идиш. Таким образом, я в 1940 году окончил техникум с хорошими показателями и был направлен в г. Ленинград для работы в тресте «Союзпромеханизация», который находился в Апраксинском переулке рядом с Невским проспектом. Начальник треста Куликов направил меня в конструкторское бюро, где я прошел хорошую подготовку по черчению, что мне очень помогло в дальнейшем, когда я работал преподавателем по черчению в ПТУ в Москве.

Спустя три месяца, в начале декабря 1940 г., меня призвали в Армию и направили в г. Вапнярка Винницкой обл., в полковую пехотную школу, готовящую младших командиров. Окончив школу, получив звание сержанта, был направлен в г. Проскуров (ныне Хмельницкий) командиром отделения зенитных пулеметчиков. Вообще служба была нелегкая. Ежедневно уходили на полигон, таская на себе пулемет «Максим», весящий в сборе 64 кг. Его мы разбирали на коляску, ствол и щит и поочередно менялись, т.к. полигон находился в 3-х км от казармы. Очень много приходилось ползать по- пластунски в любую погоду.

В это же время стали набирать на курсы связистов. Я попал в школу радистов, так как обладал хорошим слухом. Я быстро освоил азбуку Морзе, и к началу войны я уже был неплохим радиотелеграфистом. Проходил службу на родных радиоприемниках, как, например, РБ – Батальонная радиостанция, 5АК – Автомобильная коротковолновая. Потом, окончивших 3-х месячные курсы, направили в ОБС – отдельный батальон связи при 240 Мотострелковой дивизии, которой командовал полковник Еорбенко, командир батальона был капитан Ковалев, очень строгий офицер, наказывал за малейшую провинность. Буквально перед войной наша дивизия перебазировалась в г. Каменец-Подольск, поближе к границе.

22-го июня нас подняли по тревоге, т.к. немецкая авиация уже разбомбила нефтебазу на окраине города. Нас всех собрали в старой крепости, вручили по 30 патронов и маршем пошли на фронт. Ночью перешли реку Збруч и направились на Черновицу. Там мы и встретили врага. Завязалась страшная схватка. После нескольких дней обороны начали отступать по южным степям Украины. Против нас воевали, в основном,солдаты Венгрии и Румынии. Сильные бои шли за город Умань. Там мы и захватили большую группу пленных солдат противника. Но там же мы попали в окружение. Мы были вооружены 3-х линейными винтовками с длинными штыками. С трудом части нашей дивизии удалось вырваться из окружения, а большая часть попала в плен. Всех пленных загнали в глиняный карьер, где большинство погибло. Из истории войны и из повести поэта Евгения Долматовского «Зеленая Брама» стало известно о судьбе военнопленных в Уманьской Яме.

Впереди нас ждали новые кровопролитные бои, особенно за город Кировоград. Мне и моему другу по службе вручили станковый пулемет «Максим». Сотни выстрелов мы направили на голову врага, но силы были неравными. Враг превосходил нас в танках и самолетах, и пришлось снова отступать на Кривой Рог, а затем в сторону Днепра. Вблизи г. Запорожье наша дивизия сильно поредела, и оставшихся бойцов передали в состав 274 МСД, командиром которой был полковник Немерцалов. Нас, оставшихся в живых телеграфистов, передали в состав 575 отдельного батальона связи. Меня и нескольких моих друзей по службе, каких я помню – Игорь Петухов, Николай Довженко, Николай Шомшин посадили на радиостанцию РСБ – командиром станции был старшина Собьянин Степан – уроженец из Урала, очень внимательный человек. Мы расположились на острове Хортица, откуда передавали шифровки в штаб дивизии. Но в конце августа немцы предприняли штурм острова, и мы вынуждены были отступить в Запорожье. В сентябре месяце нам удалось вытеснить немцев с острова. Я и мой друг, сержант Козлов, участвовали в качестве радистов в десантной операции по освобождению острова Хортица. Мы корректировали огонь нашей артиллерии по немецким позициям. Нас представили к правительственной награде, которую не успели получить.

Так наша оборона города Запорожье продолжалась до октября месяца, когда фашисты обошли наши позиции и начали наступление. Мы начали отступать по степям Украины в сторону Большого Токмака и Донбасса. Однако, в районе станции Авросиевка немцам удалось нас окружить. Началась кровопролитная борьба по выходу из окружения. На сей раз немцам удалось нас охватить большим количеством танков. Большая часть оборонявшихся были убиты, остальные очутились в плену. Просто диву даешься, как я не погиб буквально в чистом поле, где нет никаких лесов. Видимо, кто-то меня оберегал. Но мои страдания только начались. Всех пленных согнали в бывшем колхозном дворе и построили. Была подана команда: «Юдеи ен коммунисте и Раус», т.е. «Евреи и коммунисты, выходите». Я был белобрысый с голубыми глазами, не очень походил на еврея. Немцы в сопровождении украинских полицаев обходили ряды и выволакивали всех подозрительных, похожих на евреев, даже некоторые кавказцы показались немцам, что они евреи. Я остался стоять в строю. Так прошел мой первый шок, и начались мои скитания по лагерям. Вначале отправили в лагерь в г. Большой Токмак, затем под Киев в г. Белая Церковь, и, наконец, нас отправили в Польшу в г. Ченстахов. Находясь в лагере в г. Белая Церковь, я случайно встретил моего сослуживца, который, также как и я, был призван Красносельским райвоенкоматом Ленинградской обл. и служил со мной все время до войны. Оказывается он попал в плен при первом нашем окружении под г. Уманем и выжил в той проклятой Яме. Звали моего друга Иван Волков, 1920 года рождения. Вначале я испугался нашей встрече, так как он знал, что я еврей. Но он меня успокоил, что мне нечего его бояться. И действительно, он оказался прекрасным другом, и мне с ним стало безопасней. В дальнейшем мы прошли с ним все лагеря.

Из г. Ченстахова нас отправили в г. Вупперталь. Это промышленный город со сталелитейными заводами. Часто на Вупперталь налетали английские и американские самолеты и бомбили заводы, а нас, пленных, пригоняли, чтобы разобрать руины после бомбежки. По пути на работу и обратно в лагерь в наши головы летели камни от подростков 14-15-летних, и многие с разбитыми головами возвращались в лагерь. Охрана только посмеивалась. Но на наше «счастье» в один день нас погрузили в вагоны и привезли в Бельгию для работы на угольных шахтах. Это была провинция Лимбург, что на северо-востоке Бельгии, городок Айсден. Поместили нас в деревянные бараки по 100 человек в каждом. Через два дня погнали на работу. Разбили нас по 5 человек, и приставили к нам инструктора, чтобы нас обучить искусству добычи угля и крепления забоя. Это были, в основном, эмигранты 30-х годов, приехавшие из Польши, и могли с нами кое-как говорить. Через месяц мы стали заправскими шахтерами. Мой инструктор оказался хорошим человеком, но были и нехорошие, которые все время кричали и подгоняли «Приитко, приитко», что значит «быстро, быстро». Всем нам присвоили номера. Мой номер был 7282. Рядом со мной оказался Николай Коротунов из Бийска Алтайского края, его номер был 7283. С ним мы крепко подружились. Через несколько месяцев нас перевели на другую шахту в пос. Ватершей, что в 50 км от Айсдена. А ту шахту оставили как учебный центр. Нас сразу же погнали на работу и присвоили новые номера. Мне дали No 1473. На этой шахте были три глубины – 747 м, 807 м и 920 метров. Мне досталась глубина 807 метров. Работали уже без инструкторов. Была установлена норма, и кто не справлялся с ней, оставались на следующую смену. Однажды, при обвале породы мне поранило левую руку. Несколько дней не выходил на работу, а затем перевели в бригаду, которая прокладывала штреки. В эту бригаду входили, кроме нас двоих – русских пленных, еще бельгиец Морис и два эмигранта – югославы Франц и Антон. Нам было легко с ними общаться, а с Морисом объяснялись на ломаном фламандском языке. Мы с югославом бурили шпуры глубиной 2 м около 50 шт., а взрывник вставлял в эти шпуры взрывчатку и производил взрыв. После взрыва мы разбирали грунт, погружали в вагонетки и отправляли на гора. Затем устанавливали крепления из дугообразных тавровых балок. Это была тяжелая работа, но единственное удобство было то, что работали, стоя во весь рост, не то, что в забое, где высота была 80-90 см, и приходилось работать на коленях. Югославы и бельгиец нас с Петром очень жалели и приносили нам тоненькие бутерброды из черного хлеба и тонким слоем маргарина. Почему-то Морис по фамилии Жакке меня очень полюбил. Ему было 40 лет, имел троих детей – девочек. Он приезжал на шахту на автобусе, 35 км из города Сент-Тройден. Морис мне каждый день сообщал военные сводки, а когда немцы потерпели поражение под Сталинградом, был так рад этому и сказал мне: «Ришар, ди дойче капутен Сталинград». Ришар – это так меня звал Морис, ибо я тогда носил имя Григорий, а мой друг Петя меня звал Гриша. Это созвучно Ришар. Еще мы обрадовались, когда англо-американцы высадились в Нормандии 6-го июня 1944 г. Настроение стало повышенное, немцы стали меньше издеваться над нами и стали чуть-чуть лучше кормить. Раз в неделю давали по одной котлетке. Наш рацион составлял 375 граммов хлеба и два черпака баланды из брюквы, моркови и картошки и один черпак эрзац-кофе из ячменя.

В это время началось бегство из лагерей, кто из шахты, а кто из лагеря. У меня были в лагере надежные товарищи: Иван Волков – мой сослуживец, Василий Хорошун, Дмитрий Блохин, Николай Прокопенко (Гордон). Один из нашей группы был связан с бельгийским партизаном, и тот указал нам, куда скрываться при удачном побеге. Мы тщательно готовились к побегу. Принесли из шахты кусачки, чтобы перерезать проволоку. Для этого выбрали дождливую ночь, когда охрана не обходила лагерь, и один за другим поползли. Был сделан большой лаз в проволоке, и нам удалось всем незамеченными перелезть через колючую проволоку. Гуськом поползли, пересекли железную дорогу, и попали в небольшой лесок. Мы промокли до нитки, из веток сделали шалаш. А на второй день пришел связной от бельгийских партизан, и нас отвели в одну деревню под названием Аш. Там нас накормили и обсушили, постепенно обжились и стали добывать оружие. Мы, в основном, охраняли мосты через Альберт-канал, чтобы немцы их не взорвали при отступлении. Наши запасы оружия постоянно пополнялись за счет захвата в плен отступающих немцев.

14-го сентября 1944 г. пришел в Бельгию день освобождения от немецких оккупантов. Это было всеобщее торжество. В последствии русские военнопленные, бежавшие из лагерей, образовали свой отряд, который насчитывал более 200 человек, и назвали его Русская партизанская бригада «За Родину». Во главе стал подполковник Шукшин Константин, а его заместителем стал лейтенант Дьядькин Иван. Это был исключительно храбрый человек. Он в одном кафе застрелил 2-х немецких офицеров. Наше партизанское командование вошло в контакт с американским командованием, и нас отправили во Францию, вблизи г. Лиль, департамент Нор. Там мы проходили военную подготовку, затем, с согласия нашей военной миссии во Франции, американское командование нам предложило охрану большого лагеря – 70 тыс. немецких военнопленных. Лагерь находился в 180 км восточнее Парижа, вблизи города Шалон-Сюр Марне, рядом с деревушкой Камп-Маи. Сам лагерь был на месте французского военного городка, который немцы использовали как военный городок при оккупации Франции в 1944 году. Американская авиация разбомбила этот городок и похоронила под обломками весь немецкий гарнизон. Кроме охраны лагеря, мы конвоировали пленных для разборки руин. Нас одели в американскую военную форму, хорошо кормили и даже по 50 долларов давали ежемесячно. Вот так продолжалось до 20 апреля 1945 года, когда все наши ребята стремились обратно вернуться на Родину, не зная о том, что попадем из огня в полымя.

25-го апреля из Марселя отчалил английский пароход в сопровождении крейсера, и мы все, около 300 человек, отплыли в СССР. 30- го апреля мы прибыли в г. Одессу, надеясь, что нас отправят на фронт, поскольку война еще продолжалась. Но вместо этого нас отправили на госпроверку в г. Коростень Житомирской области. Там впервые мне пришлось столкнуться со старшим лейтенантом «СМЕРШ» – Тяжченко, который узнал, что я – еврей, стал допытываться, почему, как еврей, я остался живой, вероятно служил немцам. Это была бредовая антисемитская выдумка, и это послужило причиной, чтобы меня отправить на проверку в «ПФЛ» – проверочно-фильтрационный лагерь, который находился в Киргизии, в пос. Майлису, где находился урановый рудник.

Не буду описывать лагерную жизнь. На мое счастье меня определили в отдел Главного механика по монтажу дизельных электростанций. Те, которые непосредственно работали в руднике, в скором времени стали болеть и потихоньку умирать. Нас в лагере оказалось 10 евреев, бывших военнопленных, помню их поименно: Богомольный Саша, Домниц Арон, Хапчик Семен, Потешман Борис, Вайншельбойм Арон, Бандель Иосиф, Видерман Дима, Сендерук Яков, Рохлин Яков. Мы жили единой семьей, и друг другу помогали. Прошло много лет, и я не знаю их судьбу.

После госпроверки в 1947 году, я уехал к сестрам и братьям в Москву. Меня не брали на работу, потому что не разрешали прописку. С трудом моему родственнику удалось меня прописать временно у себя в пригороде Москвы, г. Раменское. Работать мне пришлось тяжело, и волочильщиком, и слесарем, и на стройке. Так продолжалось до 1953 года, когда умер Сталин. Нас, бывших военнопленных приравнивали к участникам войны и стали награждать орденами и медалями.

Последние 30 лет, с 1961 года до ухода на пенсию, работал мастером и преподавателем в ПТУ. В 1956 году женился. Моя жена Рейзина. Эра мне родила хорошего сына Михаила, который окончил Московский университет и защитил диссертацию. Стал кандидатом биохимических наук. У нас имеется хорошая внучка Юлечка, которая не так давно вышла замуж, а также

15-летний внук Арсений. Сын живет также в Москве. Ему скоро исполнится 47 лет, очень преданный и заботливый.

Москва, январь 2005 г. Пустыльник Геннадий Абрамович

 

Лера Башей
Об авторе
Меня зовут Лера Башей. Я счастливый человек, потому что мне удалось пожить и поработать/постажироваться в самых различных СМИ как в России, так и за рубежом: на израильском Девятом канале, на радио "Серебряный дождь" в Москве, на Общественном телевидении России. Выпускница Гуманитарного института телевидения и радио им. М.А. Литовчина, окончила отделение журналистики и сценарного мастерства. Мой самый любимый журналистский жанр - интервью.

1 комментарий

  1. Григорий
    2017-05-30 в 08:53

    Лера, большое спасибо! Вообще, я считаю, что люди должны писать воспоминания. Сейчас, при наличии компьютеров, это намного легче.

Оставить комментарий

Читайте также

Медиа

Творческая встреча. Артем Варгафтик

Вопросы директору

Наши проекты

  • Монтажная область 1 копия 3

Наши друзья

  • WhatsApp Image 2022-12-06 at 23.05.01 (2)
  • RqkjdTFE
  • tzedek_banner

Реклама

  • WhatsApp Image 2021-04-09 at 16.44.59 (2)
  • rikc-banner-300

Мы в соц. сетях

11