Р-н Авраам Фридман
Ключевой момент Йом-Кипура – его последняя молитва Неила. В ранние годы под конец Неилы Ребе забирался на стул и стоял на нем. В более поздние годы для него сооружали высокую подставку, на которой стоять было поудобнее, но в то время, о котором я рассказываю, на помосте, где он молился, стоял стул, и когда пели марш Наполеона, Ребе вставал на этот стул.
Наполеоновский марш пели французы во время наступления в войну 1812-го года, и Алтер Ребе тогда сказал, что это песня истинной победы. С тех пор любавичские хасиды поют его по окончании молитвы Неила, празднуя победу над силами, противоположными святости, и выражая радость по поводу прощения, которое мы получили в этот день, и уверенность в отмене всех суровых небесных приговоров.
Вид Ребе в эти минуты приводил в трепет и благоговение. Ребе стоял на стуле и лучился такой всепокоряющей радостью, которую невозможно описать! Это было ни с чем не сравнимо.
Нас оказалось там шесть или восемь мальчиков, а для детей в тот момент находиться в середине толпы было совсем не безопасно, такая там происходила давка, поэтому мы сгрудились прямо рядом с кантором. Там всегда освобождался маленький закуток перед ступенями к помосту, где молился Ребе, и в этом месте обычно стоял старший свояк Ребе, рабби Шмарьяу Гурари, сокращенно – Рашаг. В общем, спасаясь от давки, мы сгрудились между кантором и Рашагом, против своей воли оказались прижаты к Рашагу и даже были вынуждены на него опираться, чтобы не упасть. Все это происходило во время Минхи или Неилы.
Ребе повернулся (а мы находились совсем рядом с ним, сбоку) и увидел, что все мы – шесть или восемь детей – опираемся на Рашага. А надо сказать, Ребе всегда оказывал величайшее уважение своему старшему свояку. Ребе вытянул руку по направлению к нам в жесте недоумения. Увидев это, секретарь Ребе, Лейбл Гронер, – он стоял во время молитвы позади Ребе в углу, – подошел поближе, чтобы узнать, в чем дело. “Они давят Рашага”, – сказал Ребе и махнул нам рукой, приглашая подняться к нему на помост. Меня до сих пор мурашки пробирают, когда я вспоминаю его жест и как мы поднялись и встали рядом с ним.
Чуть позже Ребе повернулся к залу и пригласил всех детей подняться к нему на помост. Со всех сторон к помосту начали передавать детей. Взрослые передавали их от одного другому, дети плыли над головами молящихся, потому что провести их по полу не было никакой возможности. Сотни детей собрались вокруг Ребе. Места на помосте оказалось недостаточно, и для них освободили пространство перед помостом.
Нашей группе повезло: мы стояли вплотную к Ребе.
И что я запомнил тогда больше всего, и эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, что когда начали говорить молитву “Авину Малкейну” (“Отец наш, Владыка наш”) под конец Неилы, Ребе начал плакать. Таких рыданий я никогда не слышал. Он, бывало, плакал на фарбренгенах, он много плакал во время трубления в шофар в Рош-Ашана, но такие громкие рыдания из самой глубины души …
Я помню, мне тогда было двенадцать лет, я думал: “Вот Ребе своими слезами уничтожает все жестокие приговоры, какие только могут быть на Небесах против народа Израиля”. Силу и накал этих рыданий невозможно передать словами. Впечатление о них осталось со мной на всю жизнь.
Перевод Якова Ханина
