Я родилась в Миннеаполисе, штат Миннесота, в консервативной еврейской семье. Училась я в государственных школах, но также посещала и еврейскую. В 1976-м году, когда мне было 17 лет, я отправилась в путешествие по Израилю, организованное Еврейской Теологической Семинарией – консервативной нью-йоркской йешивой.
В Израиле я жила в религиозном киббуце, поскольку консервативных киббуцев не было, и там я начала соблюдать субботу и больше узнавать об иудаизме. Вернувшись домой через четыре месяца, я все еще хотела соблюдать субботу.
К кому я обратилась по этому поводу? Естественно, в Хабад. Я позвонила рабби Моше Феллеру, любавичскому посланнику в Сент-Поле и Миннеаполисе, и сказала: “Я только что вернулась из Израиля и хочу прийти на Шаббос.” Он обрадовался и ответил: “Приходи и приводи с собой подруг!” Приводить мне было некого, поскольку никто из моих подруг не интересовался соблюдением субботы, так что я пошла одна.
Впечатление от той субботы было чудесным, и, поступив той осенью в университет Миннесоты, я продолжала ходить по субботам в разные религиозные семьи Сент-Пола. Следующим летом – это было лето 1977-го года – я решила, что хочу заниматься Торой целыми днями, и поступила в хабадскую семинарию для молодых женщин Махон-Хана в Нью-Йорке.
Мои родители были против этого. Они были очень недовольны, что я упорствовала в своем желании поехать в семинарию. Мои братья и сестры были недовольны, мои родственники были недовольны, а мои подруги практически порвали со мной отношения. Так что, прибыв в семинарию, я чувствовала себя очень одиноко. Однажды, сидя в общежитии и грустно размышляя о том, что мне и поговорить-то не с кем, я вдруг подумала: “А ведь я могу поговорить с Ребецин”.
Я поделилась этой мыслью с двумя соседками по комнате в общежитии, и мы вместе составили письмо к Ребецин. Мы написали, что хотя и недостойны, но, тем не менее, хотели бы с ней встретиться. С этим письмом мы отправились к дому Ребе и Ребецин на улице Президент, затолкали его в щель почтового ящика и сломя голову убежали, теряясь в догадках, что из этого выйдет. Спустя несколько дней ко мне подошла миссис Гальперин, повариха семинарии, и шепотом спросила: “Ты писала Ребецин?”
Сердце мое забилось сильнее, и я подумала: “Ну все. Меня попросят оставить семинарию. Я была тут всего три месяца, и теперь меня выкинут отсюда”.
Я призналась, что сделала это. К моему изумлению, она сказала: “Ребецин хотела бы встретиться с тобой и твоими подругами”.
На следующей неделе я и мои соседки отправились вместе с миссис Гальперин к дому Ребе. Мы позвонили, и дверь открыла очень маленькая, но величественная и элегантная женщина. Это была Ребецин Хая-Мушка! Я помню, на ней было красивое светлое платье, парик и поверх парика – светлый шарф.
Она поприветствовала нас, взяла наши пальто и провела нас в столовую, где стол был накрыт посудой из тонкого фарфора и хрусталя, как на королевском приеме. Мы уселись, и она предложила нам печенье и фруктовый сок. Было очевидно, что она готовилась к нашему приходу и приложила немало усилий, чтобы мы почувствовали себя желанными гостями.
Когда мы уселись, она спросила, как нас зовут, а затем задала несколько вопросов. Можно было ожидать, что она попросит нас рассказать, как мы пришли к иудаизму, ведь все мы родились в нерелигиозных семьях. Но вместо этого она спросила нас по очереди, что мы любим делать, чем увлекаемся, какую музыку любим.
Она также спросила, говорим ли мы на идиш, и добавила, что изучить идиш и говорить на нем очень важно, потому что в таком случае, где бы мы ни оказались в мире, мы могли бы общаться с другими евреями.
Миссис Гальперин принесла несколько фотографий, сделанных недавно на свадьбе одной из девушек, учившихся в семинарии, и Ребецин долго разглядывала каждую карточку. Сразу было видно, что она невероятно рада за эту девушку и получала огромное удовольствие, разглядывая эти фотографии.
Когда мы закончили пить сок и есть печенье, она принесла нам молитвенник, чтобы мы прочитали благословение, которое следует произносить после еды. Гораздо позже я узнала, что это был молитвенник ее отца – старый потрепанный молитвенник, принадлежавший Предыдущему Ребе, рабби Йосефу-Ицхаку Шнеерсону.
Мы провели у нее больше часа, но она ни словом, ни взглядом не намекнула, что нам пора уходить. Она не говорила что-нибудь вроде: “Было приятно с вами встретиться, девочки. Спасибо за визит”. Просто после того, как мы произнесли благословение, показалось естественным подняться и уйти.
Прежде, чем мы покинули ее дом, она показала нам чудесный золотой глобус, который подарила ей организация женщин Хабада. Бриллиантами были отмечены хабадские центры по всему миру. Было видно, что этот подарок очень дорог ей, и ей хотелось показать его нам.
Прощаясь, она попросила нас никому не рассказывать о нашем визите. Я полагаю, она не хотела, чтобы ее засыпали подобными просьбами, и это делало наше посещение еще более особенным. Благодаря ему я буквально воспряла духом. Если раньше я испытывала чувство одиночества, то теперь появилось ощущение приподнятости, и я решила остаться в Краун-Хайтсе.
С годами, размышляя об этом дне, я все больше ценила гениальность и мудрость Ребецин. Я имею в виду, что любой другой на ее месте спросил бы: “Расскажи о своей жизни. Как ты стала религиозной? Что привело тебя в семинарию?” Но вместо этого Ребецин спрашивала, чем нам нравится заниматься, какую музыку мы любим. Она обращалась к нам с таким уважением и деликатностью! Она поддержала меня, придала мне сил, и ее пример стал для меня уроком, как вести себя, впервые встречаясь с другими людьми. И это, безусловно, помогает нам сейчас в нашей работе в качестве посланников Ребе.
Перевод Якова Ханина
