ГОСЕТ Это было в 34-м, ей только исполнилось шестнадцать, и здесь, в Москве, подошла ее очередь на экзаменах в театральную студию. Кажется, это было на четвертый или на пятый день – столько собралось желающих. В приемной комиссии кого-то ждали. Внезапно дверь распахнулась, и очень быстро прошел человек необыкновенной наружности, с огромным сократовским лбом, в нем чувствовалась необычайная сила. Это был Михоэлс. Рядом, по левую руку от него, сидела высокая, элегантная женщина, к которой он то и дело обращался. Женщина будто сошла с обложки журнала, таких она никогда не видела. Это была Александра Азарх-Грановская, ее будущий педагог. Только потом она поняла, что эти люди не просто сместили ее жизнь – они перенесли ее в другую плоскость, на другую планету, в другую цивилизацию. Они снова научили ее ходить, говорить, чувствовать. ГОСЕТ сделался ее миром, ее новой жизнью.
Ликвидация ГОСЕТ После убийства Михэолса, ареста и смерти Зускинда. В театре работала ликвидационная комиссия: с каждым беседовали, выдавали на руки трудовую книжку и зарплату, которую они не получали больше года. Иногда, для проформы, интересовались вопросами трудоустройства. Ей предложили руководить самодеятельностью где-то в Татарстане. Она тогда осмелилась сказать, что самодеятельностью могла бы руководить и в Москве. Они промолчали. У комиссии оставалась одна забота: обширная, уникальная театральная библиотека. Куда ее деть? На помощь пришел опыт фашистов. Во дворе театра разожгли костер из книг еврейских классиков, советских поэтов-прозаиков, драматургов. В огонь летело все, жгли несколько дней. Никто из жильцов не выходил во двор, боялись, молча смотрели из окон. Мария Ефимовна узнала об этом случайно: пришла к Зяме Каминскому, который жил рядом с театром. Каминский был страстный книголюб, он сказал, что к вечеру "инквизиторы" заливают костер из шлангов и уходят домой, а утром все начинают сначала. Ночью можно кое-что подобрать, он уже пробовал и предложил ей пойти вместе. Когда стемнело, и двор опустел, они стали копаться в едва теплом костре.
Жизнь после… "Что вы будете делать без меня?". После гибели Михоэлса и ГОСЕТа Мария Ефимовна часто вспоминала эти его слова. Какое-то время она ничего не делала, не могла. Потом окончила курсы кройки и шитья, работала в артели инвалидов, делала модные в то время кожаные цветы – как-то надо было жить. В 1962 году небольшую группу бывших актеров ГОСЕТа прикрепили к Москонцерту, дали имя – Еврейский драматический ансамбль. Они зарабатывали концертными номерами. В 1967-м, "оттепельном", году им выделили ставки, получилось что-то похожее на труппу. Случались свои праздники. В 1974 году Берман поставил первый в России мюзикл – "Заколдованный портной". Они с увлечением пели и танцевали, как когда-то у Михоэлса. В спектакле Я. Губенко "Дамский портной" о трагедии киевских евреев, о Бабьем Яре она сыграла свою любимую роль – Соню. Наконец в 1977 году Ю. Шерлинг пригласил ее в свой Камерный еврейский музыкальный театр. Это была последняя попытка возродить национальный театр. Она много думала тогда об этом. "Есть вещи, которые нельзя откладывать". В труппе Шерлинга никто не говорил на идиш – она стала учить их. Никто не знал еврейские песни, она восстанавливала их по памяти. Никто не помнил танцев – она показывала. Так поставили первую оперу-мистерию "Черная уздечка для белой кобылицы", имевшую колоссальный успех. Но в 1982 году умер ее постоянный партнер Зиновий Каминский, тот самый, с которым они вытаскивали книги из костра во дворе ГОСЕТа. Без него она не хотела играть и стала заниматься с учениками, консультировала еврейские танцы в драматических спектаклях, озвучивала кинофильмы, писала статьи… Однажды ее пригласили в "Ленком" к Марку Захарову консультировать "Поминальную молитву". Ей всегда нравился Е. Леонов, может быть, потому, что был похож чем-то на Михоэлса – такой же открытый, естественный. Он не играл, не вживался в образ, а жил на сцене. Ей было интересно, как он сыграет Тевье-молочника, и она согласилась. Когда прошли самые первые репетиции, ей предложили поставить еврейские танцы на свадьбе Цейтл и Мотла. Она сказала Леонову, что хочет занять его в танцах. Евгений Павлович задумался и после паузы ответил: "Я бы с удовольствием, Мария Ефимовна, но это (он показал на сердце) мне не позволяет". Она сказала, что Тевье начнет очень медленно, потом вступят другие, она покажет такие движения, которые можно будет исполнять без усилий. Так все и вышло. Евгений Павлович входил в танец так красиво, так плавно, что все улыбались, и он сам в том числе. Танцевали все – и главные действующие лица, и массовка, приглашенные на свадьбу гости. Но потом в репетициях наступил долгий перерыв, Захаров все переменил, спектакль был решен по-новому. Еврейский танец заменили стилизованным, и никто из действующих лиц в нем уже не участвовал. Вышло красиво и смотрелось очень хорошо, ей нравилось. Но все же было жалко, что зрители не видели, как танцует Тевье – Леонов. Из статьи Геннадия Костина. Из интервью Марии Котляровой журналу «Алеф». «…но я осталась верна своей миссии возрождать и пропагандировать еврейскую культуру. Помогала артистам в постановке еврейского сюжета, танца, песни. Несколько лет преподавала идиш, еврейскую литературу в Туро-колледже, организованном израильским профессором Вайнером. Часто ездила в Киевский еврейский театр, где обучала балетмейстера еврейским танцам, пропела для нее весь «Фрейлэхс». Подготовила программы на идише для Романа Карцева и Виктора Ильченко, перед их гастролями в США, а Валентине Толкуновой перед ее гастролями в Израиль. На концертах певицы Марины Бухиной в Олимпийской деревне и певицы Анны Шевелевой в городах России, Украины, Прибалтики, исполняла еврейские песни, читала «Камни Треблинки» А. Вергелиса, поэмы Ш. Дриза, Ш. Галкина. В начале самостоятельной работы Ильи Авербуха на льду поставила ему танец «Хава нагила». В 2002-м я создала при Международной студенческой организации «Гилель» театральную группу, выступавшую в клубах и еврейских средних школах. Однажды мне позвонил Сергей Образцов, работавший в то время над книгой воспоминаний. – Я родился на Украине, – сказал он, – родители дружили с еврейскими семьями. Отец даже говорил на идише и научил меня, мальчишку, еврейской песне. Но я помню только ее отдельные слова, например, «херинг» (селедка). По телефону я пропела Образцову эту песенку на идише, а потом продиктовала ее слова, которые он записал русскими буквами. – Музыку к своему «Необыкновенному концерту», – рассказал он, – я написал под влиянием «Фрейлэхса». Я поставила еврейский танец в спектакле «Улица Шолом-Алейхема, 40» в Драматическом театре им. Станиславского, в Тбилисском русском театре им. Грибоедова. Вместе с певцом Ефимом Александровым мы проделали сложную работу по подготовке его сольного концерта «Песни еврейского местечка». Пять лет преподавала идиш в Еврейской академии им. Маймонида». L
