Мы сидели рядом на скамейке у стен больницы. Она курила “Ноблес”. Коротко остриженные волосы, легкая цветастая юбка, зеленая кофточка с короткими рукавами, на шее самодельное ожерелье. Хиппи. На вид ей было много лет. Очень много. Но было в ней столько молодости и свежести, что я не удержалась и спросила:
— Простите за бестактный вопрос, сколько вам лет?
Она улыбнулась, затянулась сигаретой и на выдохе ответила:
— Восемьдесят.
Мы разговорились. Она вдруг спросила:
— Что тебе дает вера? Она вносит смысл в твою жизнь?
Я задумалась. Сколько раз мне задавали вопросы из серии “что случилось в твоей жизни, что ты стала религиозной?”, а вот так — никогда…
— Я не знаю. Просто, наверное, я не умею не верить в Б-га. Никогда не пробовала. Сколько себя помню, я верю. И даже тогда, когда еще не знала ничего о соблюдении заповедей, верила. Для меня верить — это жить. Но не я буду вам говорить о вере. Не имею такого права. Я не пережила того, что пережили вы. Вы ведь были…
Я не договорила, но она меня поняла.
— Да. Я была в Берген-Бельзене. В этом лагере в основном умерщвляли голодом. И вот, что я тебе скажу: я видела людей, которые и там не потреяли веру в Б-га. Они не сломались и не потеряли человеческое лицо. Я думаю, это выбор каждого. Мне было десять лет. Я тогда поклялась себе, что, если выживу, ни один человек не испытает боли и не пострадает из-за меня. А вот верить… не получилось. Я каждое утро встаю и пытаюсь понять, какой в этом смысл. Для чего я выжила? Зачем живу столько лет? Жить без веры тяжело. Жизнь не имеет конечного смысла.
Мы замолчали. Каждая думала о своем.
Я решилась нарушить молчание, хотя понимала, насколько убогими и нелепыми могут показаться ей мои слова.
— А я не верю в неверие. Невозможно обижаться на того, кого нет. Ему невозможно отомстить. Потому что его нет… Эмоции вызывает только существующая реальность. Я не нанималась в адвокаты к Творцу. Я знаю одно: Он горел вместе с вами в крематории, умирал с вами в голодных судорогах. Он прошел все то, что прошли вы. Есть такая история. В одном из концлагерей, нацисты повесили на входе в газовую камеру парохет, покрытие ковчега, в котором хранятся свитки Торы. На бархатной ткани было вышито: “Это врата, ведущие к Б-гу, праведные войдут в них”. Последний плевок, прощальная пощечина. Очевидно, они хотели продемонстрировать жертвам, что мученическая смерть — это достойная плата за веру и верность Б-гу. Но люди воспряли духом. Их последними словами стали слова “Шма, Исраель! Слушай, Израиль…”
Она обняла меня и поцеловала в щеку. Пришло время расставаться. Мне пора домой, а ей в отделение к больной дочери.
— Будь счастлива! Живи и верь: и за себя, и за тех, кто не смог.
Она поднесла руку к глазам и медленно произнесла: “Шма, Исраель…”