Ираклий Квирикадзе родился 12 июля 1939 года в Батуми. В 1964 окончил факультет журналистики Тбилисского университета, а в 1968 — режиссёрский факультет ВГИКа (мастерская Григория Чухрая), защитил диплом по специальности «режиссура игрового фильма» в 1971. В 1957—1959 — ассистент режиссера на студии «Грузия-фильм», параллельно работал в редакции газеты «Молодежь Грузии». В 1969—1974 -режиссер творческого объединения «Телефильм» (Тбилиси), где снял несколько документальных фильмов, с 1974 — режиссер киностудии «Грузия-фильм». На ТО «Телефильм» (Тбилиси) снял документальные фильмы «Решающий шаг», «В горах Памира», «Заздравная». Автор или соавтор сценариев своих фильмов, а также фильмов «Робинзонада, или Мой английский дедушка» (1987), «Ссадина» (1988), «Чудовище или кто-то другой» (1988), «Лимита» (1994, соавтор), «Тысяча и один рецепт влюблённого кулинара» (1996). Значится в титрах («при участии») фильма Generation «П» (2011). Режиссёр монтажа фильма «Крестоносец» (1995).
В последние годы живет в Лос-Анджелесе, работает в США, Франции, Германии, Грузии и России. На данный момент является преподавателем Высших курсов сценаристов и режиссёров (Москва), руководит мастерской режиссуры игрового кино (с Андреем Добровольским) и в Институте Современного Искусства (Москва).
Заслуженный деятель искусств Грузии (1983);
Победитель конкурса на «Приз Эйзенштейна» (1993 — сценарий «Убийство Виллиама Шекспира»)
Квирикидзе ( отрывки из интервью)
– Первая ваша картина «Кувшин» входит в число знаменитых короткометражек, прославивших грузинское кино наравне с полнометражными лентами. Легко предположить, что в его основе помимо рассказа Пиранделло лежит какой-то случай из вашей жизни…
– Не то чтобы случай, а воспоминание о первой поездке в Кахетию. Ночью я вышел на балкон и увидел залитую лунным светом долину. Полная тишина, которую нарушали странные прибулькивающие звуки. Наутро я спросил, что это было. Оказалось, что так бродит вино во врытых в землю огромных кувшинах, а их в каждом дворе было по 7–8 штук, по полторы тысячи литров вина в каждом. Это воспоминание меня и завело. Сама по себе итальянская новелла о мужике, который не мог выбраться из кувшина с вином, вряд ли могла вызвать у меня желание ее экранизировать. Мне нужен был внутренний толчок и личные чувства, связанные с каким-то местом и временем. Таким местом и стала Кахетия, где названия деревень становятся названиями вин, а незнакомые люди, встречаясь, обмениваются рукопожатиями. Так кувшинный хор стал камертоном к фильму.
– А Италия соединилась с Грузией?
– Да, итальянская история совершенно органично вписалась в грузинскую картину. Тогда же я понял, что весь юг Европы – Испания, Италия, Франция, Греция, Грузия – в одном человеческом объятии.
– Из чего возник написанный вами сценарий «Лунного папы» Бахтияра Худойназарова, действие которого происходит в Средней Азии?
– Из воспоминания юности. Я заканчивал школу в провинции, где нашим соседом был милиционер, у которого была хорошенькая дочка лет 15–16. Абсолютная дурочка с коровьими глазами, пышногубая, пышнозадая и пышногрудая. Как переспелый инжир или персик, который вот-вот лопнет… Я на нее глядел и только облизывался. Понятно было, что не сегодня, так завтра найдется бык, который ее покроет. Папаша тоже это понимал и только что не с ружьем за ней ходил. Отвозил ее в школу на своем мотоцикле и встречал на выходе из школы. Но однажды приехал к нам на гастроли какой-то халтурный театр, и она с подружками пошла на представление. А отца зазвали в харчевню выпить вина, и он там застрял. Дочка вышла, постояла и пошла короткой дорогой домой через овраг. В темноте к ней пристал какой-то актер, чьего лица она даже не разглядела, сделал свое дело и был таков. У нее начал расти живот. Для милиционера, представителя власти, большого, по его понятиям, начальника – целая трагедия. Он посадил дочку на мотоцикл и стал возить по гастролирующим труппам. Они врывались на спектакли, отец тыкал пальцами в актеров и спрашивал: «Этот?» Дочка мямлила: «Нет…», «Может быть…» Он мог выскочить на сцену в момент, когда Отелло душил Дездемону, и схватить его за шиворот… Эта история лежала в лабиринтах моей памяти, пока немецкий продюсер Карл Баумг
артнер не попросил меня написать что-то для Худойназарова, с которым у него был контракт. Я взял старый справочник Союза кинематографистов, выписал десяток казахских имен и фамилий, перемешал и сделал из грузинской истории казахскую, как делал еще в советские времена, когда работал для Олжаса Сулейменова.
– Насколько я знаю, ваша режиссерская карьера прервалась, едва начавшись, из-за «Пловца». Как это вышло?
– Я повез сдавать законченную картину в Госкино за несколько дней до открытия очередного партийного съезда. Шла реабилитация Сталина: тогда Брежнев сам претендовал на роль великого полководца. А тут приезжает какой-то грузин с фильмом, где великий кормчий появляется в странном коктейле. В одном эпизоде мальчик роняет бюст вождя в аквариум, а сосед это замечает и доносит. В другом – массовый заплыв с портретом Сталина на плоту. Я очень хорошо помню эти заплывы, когда 4–5 тысяч человек одновременно входили в море и плыли вместе с лодками, плотами, лозунгами и портретами вождей, перевитыми бумажными цветами. Вероятно, для партийных чиновников брежневского времени эти сцены выражали недостаток уважения к вождю. И вот просмотр в Госкино. Сидят председатель комитета Ермаш и его заместитель Павленок. Финальные титры. Зажигается свет. Полное молчание. Каменные лица. Жуткая длинная пауза. Затем Ермаш встает и проходит мимо меня. В дверях останавливается, поворачивается и говорит: «Этот фильм надо сжечь».
– А вы спросили: «Вместе с режиссером?»
– Откуда вы знаете?!
– Представил себя на вашем месте.
– Вообще-то в это время кинопленка уже была негорючей и фильмы смывали, но министру этого, видимо, показалось мало. Сердце у меня прыгало, как будто внутри было землетрясение, но свои слова я все же выговорил относительно спокойно. Ермаш очень нехорошо на меня посмотрел, ничего не сказал и вышел. Вскоре в Госкино Грузии пришла телеграмма с приказом лишить меня звания режиссера-постановщика. Формулировку я не помню, но смысл был именно этот. Так я стал сценаристом. И в определенном смысле благодарен им, потому что меня всегда тянуло писать, а когда снимаешь, тебе не до писаний. А тут я раскрыл крылья и взлетел… Конечно, многое писал на продажу, но не халтурил.
