Из воспоминаний ребецн Ханы Шнеерсон, жены рабби Леви Ицхака Шнеерсона и мамы Любавичского Ребе.
“Одна из обязанностей моего мужа в качестве раввина города состояла в предоставлении еврейскому населению возможности продать перед Песахом принадлежащий им хамец. Надо сказать, во всех своих начинаниях он стремился к абсолютной, стопроцентной истине с углублением в суть проблемы, не ограничиваясь поверхностным постижением. Такого же подхода он придерживался и в вопросе продажи хамеца, добиваясь его полного, стопроцентного аннулирования – в строгом соответствии с требованиями еврейского закона.
Была определенная категория светски настроенных – “просвещенных”, как они себя называли, – евреев, которые критически относились к идее продажи хамеца, хотя и продавали его, не желая задевать религиозных чувств раввина.
Вспоминаю, как в годы первой мировой войны Екатеринослав заполонили потоки беженцев1 из западных районов России. Среди них был Павел Исаакович Каган2 из Вильно – Вильно с его гимназией и другими образовательными структурами, в том числе учительской семинарией, которая насчитывала более тысячи студентов, большое число преподавателей, и некоторые из них – весьма известные в еврейском мире фигуры.
Павел Исаакович был человеком глубоко образованным, имел обширные познания в иудаике, но он не был религиозен. Занимая видное место в сфере светского еврейского образования, он и сам привык считать себя значительным лицом. Тем не менее, Павел Исаакович с большим уважением относился к раввину Шнеерсону, высоко его ценил и часто бывал у нас в доме. Вот и в канун Песаха он “спустился с высот своего положения” (так это выглядело в его глазах) и отправился к моему мужу “зарегистрировать” свой хомец, как принято было иронически называть эту процедуру в “просвещенных” кругах.
Павел Исаакович вошел к нам с таким видом, что было ясно: он хочет показать раввину, будто делает ради него нечто весьма значительное. Однако его ожидал не такой прием, на который он рассчитывал. Было уже позднее утро, и когда Павел Исаакович весело-легкомысленно поздоровался: “Доброе утро!”, мой муж отвечал ему довольно резко: “А раньше вы не могли прийти?! Вы знаете, который час?..”3 Такая реакция ошеломила посетителя, но он все же уселся за стол и стал отвечать на вопросы моего мужа с покорностью маленького мальчика, которого родители послали продать хомец…
В холь-амоэд Павел Исаакович с супругой пришел к нам с визитом. Он выказал моему мужу обычные знаки почтения, совершенно не будучи обижен на него за то, что произошло в канун праздника.
Мне случалось неоднократно наблюдать подобные случаи, когда людям предоставлялась возможность своими глазами увидеть, с какой искренностью мой муж относится ко всему, что делает.
До момента продажи хамеца посетители обсуждали с моим мужем любые вопросы, связанные с кануном Песаха. Многие из тех, кто приходил к нему, волновались: все ли они сделали, что полагается по закону, чтобы полностью избавиться от принадлежащего им хамеца?..
Потом начинался процесс составления договора продажи хамеца. Нееврея-покупателя буквально распирало от чувства собственной значимости: в один день он внезапно становился владельцем чуть ли не всех еврейских предприятий города – тех, что занимались производством или продажей любой продукции, в которой содержался хамец.
Чтобы продажа не показалась покупателю фиктивной, выполняемой лишь для проформы, мой муж запирался с ним в кабинете, куда не разрешалось заходить больше никому. Он зачитывал покупателю весь договор целиком (на русском языке, который мой муж знал достаточно хорошо), не пропуская ни одного из перечисленных там продуктов, содержащих хамец, – включая даже те, которые находились на кораблях, направляющихся морскими путями к портам, откуда затем их груз должен был попасть в наш город. Впрочем, больше всего из списка нееврея-покупателя интересовали ликеро-водочные предприятия, к которым он словно бы ощущал какое-то духовное тяготение…
Серьезность моего мужа во время всего этого действа повергала покупателя в настоящий трепет. Он сидел перед раввином почти что в страхе и повторял: “Я не буду никого пускать на эти предприятия – до ночи после завершения вашего праздника. Даже если мне будут предлагать большие деньги, я никому не уступлю своих прав владения на то, что сейчас покупаю… Да-да, рабби, я все это знаю!” Затем покупатель исполнял все требуемые от него формальные действия и уходил – с полным осознанием серьезности произошедшего.
Помнится, как-то раз пришел к нам внук “Берэ-Вольфа”4, который был тогда директором одной из местных фабрик и понемногу начал отдаляться от строго соблюдающих евреев. К нам, однако, он время от времени заходил и в очередной раз пришел как раз накануне Песаха. Он попросил, чтобы ему разрешили находиться в кабинете во время оформления договора продажи хамеца нееврею. Он просидел несколько часов, просто наблюдая за процессом со стороны, но все равно вышел из кабинета очень бледным, а по лбу его струился пот – такая атмосфера царила там!
После продажи хамеца муж обычно получал возможность немного перевести дух, как это бывает по завершении тяжелой работы…”
Перевод с идиш – Цви-Гирш Блиндер
