Мне глубоко за сорок, я давно и прочно живу даже не в другом городе – в другой стране – но что это может значить для еврейской мамы! Первый ее вопрос всегда: «Ты кушал?». Даже когда я выиграл свою первую статуэтку ТЭФИ и дрожащими руками набрал ее номер, чтобы поделиться новостью, первое, что было мне ответом: «ТЭФИ, сынок, это понятно, но ты не голодный? Точно?».
Она всегда просит предупреждать ее о своем приезде заблаговременно. Хотя бы за день. Чтобы наготовить еды. Когда я приезжаю и, не дай Б-г, признаюсь, что не голоден, она сокрушается: «Для кого я все это готовила? Полный холодильник! Возьми с собой хотя бы колбаску, пожуешь по дороге!». И я беру. Колбаску. Чтобы пожевать по дороге.
Мама – это единственная женщина на земле, в глазах которой я всегда похудевший. По ее мнению, у меня вваливается живот, щеки и порой даже нос. Она смотрит на меня, как на самое дорогое произведение искусства и подмечает буквально все: мешки под глазами («ты когда-нибудь спишь?»), морщинки в уголках глаз («у тебя точно все в порядке?»), первые седые волосы… Она искренне удивляется, как такое возможно в мои-то сорок лет – седые волосы! Удивительно.
Мама смотрит телевизор, чтобы всегда находить там «своих»: «А ты знаешь, что Лариса Долина тоже еврейка?»… Или иногда примерно так: «Он тоже еврей? Вот на него бы точно никогда бы не подумала».
Когда мне плохо или неприятности в делах, мама неизменно советует одно – подойти к Кобзону. Ну, просто вот подойти. Нас, в конце концов, объединяет один город. И по степени медийности в маминых глазах мы с Кобзоном занимаем примерно одну ступеньку. Он поможет, точно. Можно еще к Пугачевой. У нее дом в Кейсарии.
У мамы всегда наготове кассеты с еврейской музыкой. Она практически не знает идыш, но он ей роднее белорусского. Раз в месяц она спрашивает меня, слышал ли я «Семь сорок» и «Папиросы». Она как ребенок восхищается, какой у него – того, кто в магнитофоне – обалденный голос.
Самое светлое воспоминание моего детства и маминой зрелости – когда мы всей семьей собирались в Николаеве и отмечали семидесятилетие дедушки Гриши. Это было незадолго до того, как он репатриировался в Израиль. Тетя Оля тогда пела еврейские песни, а мама плакала.
Где-то в маминых шкафчиках старые цветные фото с не нашей жизнью – Нью-Йорк, Чикаго, Тель-Авив…. Все еврейские родственники разъехались по миру, не решилась на это только мама. Вот на фото моя любимая тетя Инна, мамина родная сестра, там, в далеком, фантастическом раю под названием Бруклин, где кругом – наши.
Мамина самая заветная мечта – поехать в Израиль. На золотую свадьбу дяди Аркаши – это ее двоюродный брат. Там соберется вся родня, как тогда, четверть века назад на семидесятилетии дедушки Гриши. И все та же тетя Оля наверняка споет еврейские песни. А мама снова будет плакать. И я ее за это очень люблю. И благодарю.
Автор: Леонид Канфер
