Сегодня факты из истории еврейского народа все больше и больше становятся открытыми и доступными для тех, кого пронизывает боль Шоа уже на несколько поколений. Холокост коснулся миллионов людей – и в последнее время многое, что было под запретом, все же выходит на поверхность. О поиске своих еврейско-вьетнамских корней, любимой маме, самоиронии, благодарности и передаче знаний мы поговорили с создателем военно-исторической драмы «Свидетели» режиссером Константином Фамом.
Константин, расскажите о своих корнях… Как вы узнали о том, что в вас течет еврейская кровь?
Я буквально на днях вернулся из очередного путешествия, которое не вчера началось и не завтра закончится. Ездил по государственным архивам Украины – Киева, Харькова, поднимая историю маминой семьи. Для меня это важно. Я нахожусь в процессе пришивания собственной тени, поиска корней, ищу потерянные связи и пытаюсь их восстановить для того, чтобы, в первую очередь, знать самому, а во-вторых, чтобы моим детям было проще понимать, кто они и куда идут.
Когда началось это путешествие?
Наверно, еще в детстве с понимания, что «ты не такой». У меня интересный микс: еврейская кровь по маминой линии, а по папиной – вьетнамская. Но ребенок не понимает какой он породы – об этом его заставляют задуматься обстоятельства. Примерно в 1-2 классе школы я понял, что я другой. Сначала говорят что-то о тебе: о цвете волос, внешности, чертах лица.. А потом уже о твоих родителях. И с этими вопросами ты неминуемо приходишь к маме с папой. Когда ты находишься в большом городе, то там твои «отличия» растворяются и не бросаются в глаза, но в маленьком поселке все происходит по-другому. И у меня это внутреннее ощущение обостренное, потому что я с детства не мог понять «кто же я такой?». И вот задавая дома вопросы, я узнавал о том, что мой папа был рождён, как Фам Конг Так и он вьетнамец, а мама, Малкина Светлана Наумовна, – еврейка, и что вообще есть такие нации, подвиды и какие-то различия между народами.
Получается, что инициатива шла с вашей стороны..
Конечно. Я родился «в», а тогда ещё «на» Украине в пгт. Первомайский Харьковской области. Тогда в Советском союзе, сами знаете, не приветствовалось афишировать еврейство и было навешивание определенных ярлыков в этой связи.
В одном из интервью вы заметили, что частенько бывали культурные разногласия между родителями, например, на кухне. Получается, что все-таки с детства вы погружались в национальные особенности культур?
Конечно. Папа готовил рис, говяжий суп «фо бо», соус из рыбы. Какие-то элементы еврейской кухни привнесла мама: баклажанная икра, фаршированная рыба, селедка, куриный бульон, форшмак, плетеная булочка, похожая на халу… Это все присутствовало, но не называлось национальными блюдами. Еврейство было табуированной темой. Я по-хорошему завидую тем людям, кому удалось сохранить запись в паспорте, в семьях которых открыто декларировалась принадлежность к национальности.
Вы часто и много говорите о маме и реже о папе.
Я недавно вернулся из поездки в Харьков к папе. Мой отец и его семья – герои Вьетнамской войны, он более 10 лет провел в партизанских отрядах вьетнамского сопротивления. Я очень надеюсь, что скоро у меня случится вьетнамский проект и тогда я буду много говорить о папе. Он – это гены, мощная кровь, воля и упрямство, жажда к жизни.. Но вне сомнения, базовые жизненные ценности я впитал от мамы.
Папа как космонавт. Он приехал в Советский Союз и мог сделать блестящую карьеру во Вьетнаме. Он сам из очень хорошей семьи героев – Хо Ши Мин лично отправлял его на учебу в СССР. Для тех времен поехать учиться в Советский Союз это как сейчас в Гарвард, наверно… И он один из немногих первых невозвращенцев. И мама является главной причиной его невозвращения на Родину.
Какие главные ценности в вас вложила мама?
Когда я говорю, что мамина любимая поговорка была: «не повезет – на родной сестре сифилис заработаешь», очень многие недоумевают. А у мамы было уникальное чувство юмора и она учила тому, что к себе и ко всему вокруг надо относиться с иронией, потому что все настолько зыбко и надо радоваться тому, что есть сейчас.
Мама вас во всем поддерживала?
Ну, не во всем (улыбается). Например, мои девушки.. Мама, конечно же, лучше меня знала, какая пара мне нужна и умела очень четко сформулировать свое мнение… Про одну их моих подруг, на которой я, конечно же, хотел незамедлительно жениться она сказала: «Ты знаешь, она на тебя не молится..». Я естественно начал сопротивляться, ерзать, но в результате таки согласился с мамой. Мама имела талант очень грамотно все обставить, чтобы это было моим собственным решением… Но потом ты думаешь спустя время – действительно, зачем быть с человеком, который на тебя не молится да и ты на него тоже нет?! Естественно, мы не говорим о молитвах в религиозном понимании.
Вы создали киноальманах «Свидетели», состоящий из трех киноновелл, посвященных памяти жертв Холокоста: «Туфельки», «Брут» и «Скрипка». Своими работами вы стремитесь сохранить и передать поколениям знания?
Без сомнений. Я очень надеюсь, что мы получим не так давно поданный президентской грант для создания образовательной программы на базе этих фильмов, чтобы в российских школах была возможность знакомиться с историей еврейского народа вместе с хорошими педагогами-создателями этого проекта. «Туфельки» – для младших классов, «Брут» – для старших, а «Скрипка» – для преподавателей. В Иерусалиме, в главном мемориале Холокоста в мире – мемориале Яд ва-Шем уже есть урок на базе «Туфельки» и для меня это большая гордость.
Для меня было еще большим достижением, что первый показ «Туфельки» в 2012 году прошел в день Шоа в Минске в русском драматическом театре, который ранее был хоральной синагогой города. На этом показе были мои мама, и папа, и очень важный для меня человек Леонид Менделевич Левин, которого я считаю одним из своих наставников. Левин – выдающийся архитектор, один из основателей мемориального комплекса «Хатынь». Представьте: мама, папа, семья Левиных, полный зал бывшей главной синагоги Минска, памятный день, «Туфельки»… И потом, когда на титрах весь зал встал и мама увидела это все – наверное, это было для меня самым главным «Оскаром» и самым важный триумфом, потому что я больше никогда уже ничего маме не покажу…
Какое для вас главное открытие в процессе создания фильма?
Отвечу строчкой из стихотворения: «Я узнал, что у меня – есть огромная семья…».
Благодаря этому фильму я научился просить и осознал силу идеи и общности людей.
Огромный, дорогой проект длинною в семь лет сделан целиком и полностью на благотворительные деньги и ресурсы. В него стекаются ручейки и реки человеческой энергии людей, которые поверили мне и доверили свои деньги и время для реализации фильма. Когда я начинал, то я не мог представить какое количество и каких людей откликнется на мою просьбу. Я помню каждого спонсора нашего фильма и пронесу благодарность им всю жизнь. Есть, например, меценат, без помощи которого, мы бы ни за что не справились, а он даже имя в титры не захотел ставить. Он поддержал меня по велению души. И я знаю, что он помогает десяткам людей и проектов. Такое доверие дорогого стоит.
Вам не чужда самоирония и даже самокритика?
Я бы даже сказал, что у меня этого чересчур. Я редко бываю доволен конечным результатом, я ведь знаю, как могло быть! Я 100% самоед. Например, у вьетнамцев тональный язык и врожденный музыкальный слух, музыкальный дар мне передался ещё и еще и по маминой линии. Моя проблема в том, что я всегда слышу фальшь – чужую, свою…. И вот у тебя готовое кино и ты видишь каждое слабое место – тут денег не хватило, тут времени, тут кто-то поленился или ты сам смалодушничал, поддался и утвердил… Ведь последнее слово за тобой. У режиссера есть только одно слово в инструменте – «нет». Этому меня научил Александр Наумович Митта. Это был самый главный его урок. Пока ты говоришь «нет», ты можешь улучшить/переписать/переделать свою картину. Как только ты сказал «да», то все, точка.
То есть вы никогда не говорите себе «вот это круто получилось!»?
Почему же… Я – молодец, герой, я хвалю себя и говорю себе, что это круто. НО! это могло бы быть еще лучше. Дальше ты спрашиваешь себя, а можно ли было сделать еще лучше, я ведь не Тарковский, чтобы стирать весь фильм и переснимать его заново. И говоришь себе: «да, не Тарковский». Я постоянно с собой разговариваю, стараюсь отвечать на вопросы каждый день и идти от одной концепции к другой новой. Ведь самое главное – быть счастливым. В какой-то момент мне мама даже сказала: «У тебя нет маленьких радостей». Вначале она говорила, что я очень праздный, а потом когда я перестал таким быть и начал работать все время, то она начала просить меня остановиться и начать отдыхать. И я стараюсь быть счастливым… для мамы.
Что для вас «маленькие радости»?
Это когда в сумасшедшем ритме ты останавливаешься и думаешь, Б-же, как же классно! Момент, когда успеваешь распробовать вкус кофе, который пьешь. Вот что мне очень нравится в нашей религиозной концепции – это когда просыпаешься утром и благодаришь Б-га за все.
Автор Анастасия Бойко
Читайте также
