Борух Горин
В 1928 году умер раввин Московской хоральной синагоги реб Шмуэль Рабинович. Встал вопрос о новом раввине. Было две основные кандидатуры. Первый, рабби Рефоэл Германовичер-Кан, любавичский хасид, талмид-хахам, до этого был раввином в Невеле. Второй, рабби Яаков Клемес, выпускник знаменитых литовских ешив, служил раввином в Марьиной роще.
Естественно, хабадники склонялись к первой кандидатуре. И вот, совершенно неожиданно, из Риги от недавно высланного за пределы Советской России Любавичского Ребе, рабби Йосефа-Ицхака Шнеерсона приходит указание – поддержать раввина Клемеса. Разумеется, хасиды немедленно стали поддерживать литовского раввина, и он при общем согласии стал раввином Хоральной синагоги.
Все это было настолько удивительно, что ленинградские хасиды снарядили в Москву человека, чтобы присмотреться к новому раввину. Кто этот литвак, которого Ребе предпочел своему хасиду?! Как он относится к хасидизму, к Хабаду?
В Москву отправился реб Хайкл Ханин. Он сразу пошел знакомиться с рабби Клемесом. Тот его очень хорошо принял, и даже уговорил погостить в своем доме. Конечно, ни о каких связях гостя с нелегальным тогда Хабадом раввин Клемес не знал.
Через несколько дней реб Хайкл стал свидетелем разговора раввина с посетителем, пришедшим за советом. Он был бывшим фабричным рабочим. Большевики фабрику национализировали, а его назначили директором. Казалось бы, прекрасно! Но фабрика работает всю семидневку, и если он, директор, не будет появляться в субботу, его обвинят в саботаже и попросту “пустят в расход”! Как быть?
Раввин его внимательно выслушал, расспросил о деталях, и дал ему подробные указания, как вести себя в субботу на фабрике, не нарушая Шаббат. Получив эти инструкции, посетитель разрыдался: “Б-же праведный, что Ты от меня хочешь? Я всегда строго соблюдал Субботу, а сейчас Ты меня подвергаешь такому испытанию?!” Раввин, увидев слезы несчастного, тоже расплакался. Так они вместе и плакали. Потом с разбитым сердцем директор фабрики ушел.
Спустя несколько дней Ханин стал свидетелем еще одного совета у раввина. Ситуация была очень похожа, но тон был совсем другой. На этот раз к раввину пришел тоже директор фабрики с тем же вопросом. Но вопрос этот был задан очевидно образованным человеком, который, легко жонглируя цитатами из толкователей еврейского закона, доказывал раввину допустимость своей работы в Шаббат. Раввин выслушал его внимательно, но холодно.
Когда тот закончил свою речь, раввин неожиданно вскочил и ударил кулаком по столу: “Нет уж! От меня вы не дождетесь разрешения работать в Субботу! Воспитанник кадетского корпуса должен быть готов жизнь отдать за соблюдение Субботы!” И он выгнал гостя с позором.
Реб Хайкл был потрясен – это один и тот же человек так разно себя повел в, казалось бы, идентичных ситуациях? Тогда раввин ему все объяснил: “Не удивляйтесь. Первый был простой еврей, который со страшными душевными муками пытается остаться верным нашей традиции. Второй же пришел вооруженный железными доводами. Не мудрено – он знаток Торы, воспитанник “Томхей Тмимим”! Вы, конечно, не знаете, что это такое. Это была ешива рабби Шнеерсона – в своем роде “кадетский корпус”. Как кадетский корпус воспитывает гвардию, готовую отдать жизнь за царя, так рабби Шнеерсон выбрал самых отборных, чтобы они были готовы отдать жизнь за веру! И он, гвардеец из кадетского корпуса, ищет, как отлынить от своего призвания?! Не пройдет!”
Реб Хайкл вернулся в Ленинград, и тамошним хасидам уже больше не казалось удивительным, что Ребе предпочел “этого литвака”.
