Вопрос о том, почему с такой легкостью и так прочно запоминаются всякие глупости, еще ждет своих исследователей. Вот и у меня в голове накрепко засела одна фраза, услышанная по радио уже много лет тому назад. “А я вообще считаю, – изрек тогда бессменный муэдзин утреннего радиоминарета, – что говорить с детьми о Холокосте нужно с полным безразличием. Любой надрыв отобьет у них охоту слушать”. Вот так, о Холокосте – с безразличием. Исторический факт-с, статистические данные. Перепись населения 39-го года минус перепись населения 45-го...
…Мне помнится, был “чудный” летний день, когда мы с Шмуликом, молодым раввином города Киля, что в Германии, по традиции накануне субботы окунались в микву. Миквой нам служило Балтийское море – меньшей мы просто не нашли. Освежающе дул холодный ветер и часто моросил дождь. В машине, восстановив попадание зуба на зуб, Шмулик заговорил. “Вот… вот так каждую пятницу! И в субботу, когда надо будет сорок минут пешком идти в синагогу – тоже будет дождь. Вот сколько я здесь живу – почти каждую неделю то же самое. Зато в воскресенье, когда этим нужно в церковь или на пляж, навеняка, погода будет как на Гаити. Почему так?.. Не понимаю… Наверное, Всевышний не хочет ничем быть им обязанным.”
Словом “эти” с характерной “любовной” интонацией Шмулик называл аборигенов, то есть немцев. Да и мне, признаться, курчавое слово “аборигены” легче и приятнее произносить, чем лязгающее “немцы”. И все те несколько дней, что несколько лет назад я провел в этой вылизанной стране, меня теребило неспокойное чувство – щемящее недоумение от того, насколько у них все в порядке: мягкий прибалтийский климат, обычное европейское изобилие, солнце блестит, трава зеленеет, сытые коровы пасутся возле автобанов… Но идя по улицам, я думал о тех, что жили здесь раньше и мнили себя немцами “моисеева вероисповедания” или без вероисповедания и чей пепел затем удобрил эту жирную землю. Страна эта показалась мне похожей на сияющий витаминной сочностью огород, аккуратно вскопанный прямо у кладбищенской ограды. И могильная гниль сочится сквозь решетку времени и сквозь покосившийся заборчик “комплекса вины” и питает трупным соком цветущие грядки. А глядя на розовые лица аборигенов, общавшихся со мной зачастую преувеличенно вежливо и доброжелательно, я думал о том, из кого (Б-же мой! Не “из чего” ведь, а “из кого”!) было сделано мыло, которым мылись их родители и деды. (Вам “мыло” тоже уже набило оскомину? Поменьше надрыва? Ну-ну…)
Эти аборигены не просто вежливы. Когда мой тамошний дальний родственник как-то на работе обмолвился о том, что его мать еврейка, лица сослуживцев, по его словам, тут же вытянулись, как у кошки, которая знает, чье мясо съела. Они знают. Они помнят все. В отличие от многих из “наших”, приехавших в Германию. Нет, я вовсе не осуждаю тех, кто предпочел достаток в Германии российской нужде. Понимать не понимаю, но осуждать – Б-же упаси. Я лишь говорю о “данцигском мыле”, о котором они не думают и не помнят. Почти все, с кем я заводил разговор на эту щекотливую тему, говорили к моему содроганию: “Не знаю… меня это не волнует…”
Почему Девятое Ава, день разрушения Храма – день нашей первой Катастрофы, – был установлен мудрецами как день поста? Почему из года в год вот уже две тысячи лет этому дню предшествуют три недели траура? Не противоречит ли это духу иудаизма: с одной стороны – “служите Всевышнему в радости”, а с другой – изнурение себя в пору длинных и жарких дней суточным постом и бесконечными траурными молитвами?
Не для того ли, чтобы в плоть и кровь нашу взамен сгоняемого за этот день жирка входило осознание того, что галут – Изгнание – это болезнь, с которой мы не должны свыкаться, какой бы безоблачной нам ни казалась наша теперешняя жизнь. Чтобы каждая строка Плача Иеремии и каждая страница бесчисленных плачей, сложенных мудрецами поколений “веков мученичества” и праведниками, пережившими Холокост, заставляли нас помнить и не забывать каждую частицу пепла наших предков. Чтобы все мы – от немц… то есть, простите, от американцев “моисеева вероисповедания” до израильтян без вероисповедания – кричали про наши холокосты, не скрывая искреннего пафоса ни от своих детей, ни от своего Б-га, некогда пообещавшего нам Избавление.
Что ж, Ему мы, может быть, не в праве задавать вопросы “почему” или “за что”, но в праве кричать: “До каких пор?!” От всего сердца, со всем надрывом.
Автор: р-н Эли Коган
