Игорь Губерман – российско-израильский писатель, поэт, получивший широкую известность, благодаря своим афористичным и сатирическим четверостишиям, «гарикам». Пишет только на русском языке.
В конце 1950-х познакомился с Гинзбургом, издававшим один из первых самиздатских журналов «Синтаксис», а также с рядом других свободолюбивых философов, деятелей литературы, изобразительного искусства. Писал научно-популярные книги, но все активнее проявлял себя как поэт-диссидент.
В 1979 году Губерман был арестован по сфальсифицированному обвинению и приговорен к пяти годам лишения свободы. Не желая лишнего политического процесса, власти судили Губермана как уголовника по статье за спекуляцию.
Попал в лагерь, где вел дневники. Затем, уже в период ссылки, на базе этих дневников была написана книга «Прогулки вокруг барака».
В 1987 году Губерман эмигрировал из СССР, с 1988 года живет в Иерусалиме. Часто приезжает в Россию, выступая на поэтических вечерах. Мы беседуем с ним сразу же, после его дня рождения.
У вас высшее техническое образование, не связанное с литературой. Как получилось, что начали писать стихи?
По профессии я – инженер-электрик, заканчивал железнодорожный институт, год отъездил машинистом электровоза в Уфе. Причем, совершил там трудовой подвиг: в феврале, в 30-градусный мороз, под башкирскими ветрами, лежа спиной на одном рельсе, сменил тормозную колодку, которая примерзла к колесу. Как жив остался – не знаю. С тех пор – мерзну. Потом работал двадцать лет инженером-наладчиком, ездил по всей империи. Со мной ездила бригада наладчиков, все – бывшие зеки. Это была моя первая встреча с настоящими людьми.
Где-то в начале 60-х начал писать стихи. Я все время мучил своих друзей, непрерывно читал им, пока не говорили: “Заткнись!”. Меня очень увлекла эта форма – четверостишия. Уже в конце 60-х мне в компаниях читали мои стишки, а я не признавался, что они мои.
Сколько всего книг выпустили? Можно сосчитать?
Всех моих книг- не сосчитать. Во-первых, я еще “в той жизни”, в советской империи, писал много научно-популярных книжек. А еще я писал “негритянские” книги – за членов Союза писателей. С ними издательство заключало договор (поскольку они – члены Союза), а мыслей и дыхания, чтобы закончить книжку, не хватало. Тогда писатель все деньги отдавал “неграм” (в одной только Тарусе таких “литературных негров” жило человек десять). Мы получали деньги, зато у писателя прибавлялось название в списке. А я в Союз писателей никогда не вступал, потому что был брезглив.
Как рождаются знаменитые «гарики»? Почему так их называете?
Я утром варю себе кофе, курю сигарету, смотрю новости, читаю какую-то книжку, а стишки приходят ко мне сами. На злобу дня я ничего не пишу. Затем я обрабатываю свои стишки (гарики), и иногда на это уходит неделя. Одно слово – заменяю другим, до такой степени, что иногда от начального гарика ничего не остается.
Раньше я называл свои четверостишия “дадзибао” – были в Китае такие “лозунги больших букв”. Но в 78-м году в Израиле друзья издали мою первую книжку (после чего я и сел), она называлась “Еврейские дадзибао” – то есть, уж полная чушь какая-то. А дома меня всегда звали Гариком. Бабушка, например, изо дня в день, повторяла: “Гаринька, каждое твое слово – лишнее!”. Я и решил назвать свои четверостишия “гариками”.
Вернемся к истокам. Какими было детство, школьные годы?
Я заканчивал школу в 1953-м году: последний год, когда еще мальчики учились отдельно от девочек. В детстве я не был хулиганом, к сожалению, был отличником. Нет, я был маменькиным сынком, добропорядочным сыном еврейских родителей, старательно учился, всего боялся. Мне очень помогло, что меня в детстве чудовищно много били.
У папы была дача (как у каждого бедного еврея), маленькая летняя дачка. А жители Загорянки, где была эта халупа, делились на две категории: люди, которые снимали дачи и их дети и люди, которые там жили постоянно и, соответственно, их дети. Эти две компании враждовали между собой, дрались. И били меня, так как я и не жил постоянно – только летом, и не был дачником. Потом, меня били в школе за то, что я хорошо учился и был мерзко приличным мальчиком. Я этим людям очень благодарен: мне очень хотелось быть физически сильным. А как только я им стал, тут же перестали бить. Даже обидно.
Расскажите про ваших родителей
Мама, Эмилия Абрамовна, закончила консерваторию, но не работала по специальности, потому что у старшего брата было 28 раз воспаление среднего уха. Она его лечила и засиделась дома. А папа, Мирон Давидович, был инженер – экономист. Брат умер недавно, ему было 82 года. Академик РАЕН Давид Губерман, работал директором Научно-производственного центра «Кольская сверхглубокая», был одним из авторов проекта бурения сверхглубоких скважин. В семье же должен быть один порядочный человек! Он 35 лет бурил скважину, на севере заполярья, самую глубокую в мире скважину!
А с антисемитизмом сталкивались? Случалось с кулаками защищать себя в школьные годы?
Да, с антисемитизмом немного сталкивался в молодости, в России. В Израиле же такого понятия вообще нет, здесь мы все – «русские».Как я уже сказал, меня в
детстве очень сильно били. И за то, что я – еврей. Меня брат так научил, и при слове “жид” я сразу лез драться, а был при этом худосочный. Я учился на «отлично», рос в приличной семье, вел себя тихо, но что-то было во мне раздражающее. Обычная районная школа, не элитная, не рабочая – там учились самые разные люди, некоторые стали потом докторами
наук, один – авиастроитель. Нормальные, хорошие ребята. И вот они меня били. А
потом, когда попал в лагерь, я уже знал, что это не страшно.
У многих людей после тюрьмы полностью переменилось мировоззрение.
На самом деле, я, как человек, который сидел легко и недолго, обожаю об этом рассказывать. А те, кто сидел тяжело и долго, предпочитают помалкивать. Это мы – кукуем и хвастаемся. Хотя, это времяпрепровождение, несомненно, добавило мне жизненного опыта. Я отрубил “от звонка до звонка” с 1979 по 1984 год.
В тюрьме, в лагере еврейская тема когда-нибудь поднималась? Или это интернациональное место?
Абсолютно интернациональное. Во-первых, довольно много воров в законе – это евреи, и блатные об этом знают и помнят. Во-вторых, они знают, что есть страшные евреи – это международные сионисты, и есть обыкновенные евреи, которые совсем нестрашные. Я писал в книжке “Прогулки вокруг барака”. Когда-то я был в Бутырке, на экскурсии. Разрешены сигареты с фильтром. В передачу не входит вес витаминов. За свои деньги ты можешь поставить в камере телевизор. Появилось дикое имущественное расслоение, а вместе с ним слово “еврей” всплывает автоматически.
Репатриация в Израиль далась тяжело? Быстро ли привыкли к новой стране?
Я ко всему в Израиле очень быстро привык и рад, что здесь живу, чувствую себя здесь, как дома.
Изгнанник с каторжным клеймом,
отъехал вдаль я одиноко
за то, что нагло был бельмом
в глазу всевидящего ока.
Кем вы себя сегодня ощущаете – русским человеком, советским зеком, израильтянином?
Я – еврей советского разлива, и таким останусь, куда бы ни поехал. Приезжая в Израиль, в Америку, мы все равно остаемся советскими людьми. Я бы нигде не хотел жить кроме Израиля, но в России чувствую себя прекрасно. Я нахожу общий язык и с забулдыгами, и с профессорами во всех городах, куда приезжаю на гастроли. Мы сидим в
каком-нибудь недорогом ресторане, выпиваем, и отлично друг друга понимаем. А в Израиле я живу замкнуто, ивритом не владею.
Я почти сразу стал ездить на гастроли, а кроме того, я – жуткий лентяй и довольно скоро обнаружил, что тут можно жить, не владея государственным языком. Израиль – великая страна, великая держава. Какой главный признак великой державы? Это отношение к детям, старикам, к больным. И полное спокойствие, даже наплевательство на то, что сегодня принято называть политкорректностью.
Часто бываете в России с концертами? Как принимает публика?
С концертами в России бываю пару раз в год. Публика принимает меня замечательно. У меня даже есть обратная связь с моими читателями – на каждом концерте я прошу писать мне записки, и в начале второго отделения я на эти записки отвечаю. Вот, например: “Игорь Миронович, получаю удовольствие от ваших стихов. Оно было бы большим, если бы зал отапливался. Рабинович”. Я эти записки тщательно собираю и потом публикую в мемуарах. ( “Книга странствий”).
А над какой последней книгой сейчас работаете?
Пишу Иерусалимские дневники – сборники гариков Губермана. Надеюсь, она не последняя! (смеется).
