Как известно, еврея могут судить суды двух уровней: земной и небесный. Раскаяние (тшува) производит впечатление (настолько, что влияет на окончательный приговор) на небесный суд, а на земной – нет. Как сказано в Талмуде (Макот, 13б): “Те, кто подлежат [за нарушение соответствующих заповедей] отсечению души [наказание, налагаемое и проводимое в исполнение небесным судом], если раскаялись [подобающим образом] – небесный суд прощает их. Подлежащие смерти [по приговору земного суда], если раскаялись – земной суд не прощает их”. И та же история с прочими видами наказаний.
Объяснение такому положению вещей очевидно: раскаяние – процесс внутренний. Небесный суд способен читать в сердцах и умах. И, соответственно, может быть уверен в том, что раскаяние имеет место быть, и принимать его в расчет. Земной суд, следуя общему правилу, что “суд опирается на те доказательства, которые имеются в его распоряжении”, не имеет права учитывать при вынесении приговора те факторы, которые он не в состоянии по достоинству оценить. Как, например, то, что происходит на душе у обвиняемого. Вот и не учитывают. (А то, что в мировой судебной практике сплошь и рядом учитывают “искреннее раскаяние” подсудимых и т.п. байду, так поэтому мир так и выглядит.)
Понятная, логичная схема. Но вот интересная штука. Есть такая заповедь, упоминаемая в главе “Рээ” (13:13-17) – заповедь “о граде обреченном”: “Если в одном из твоих городов, какие Г-сподь, Б-г твой, дает тебе, чтобы жить там, услышишь, что говорят: “Вышли люди негодные из среды твоей и совратили жителей своего города, говоря: “Пойдем и будем служить божествам иным, каких вы не знали””. То дознай и расследуй и расспроси хорошо; и вот, если правда и верно изреченное, совершена эта мерзость в твоей среде, то поразить мечом должен ты жителей того города, обреченным сделай его и все, что в нем, а скот его – мечом. А всю добычу его собери на его площади, и сожги огнем город со всей его добычей всецело Г-споду, Б-гу твоему, и будет он руиною вечной, не будет воздвигнут более”.
Рамбам, формулируя практические законы исполнения этой заповеди (оставим сейчас в стороне пресловутый спор о том, применялись ли они когда-либо на практике и сидел ли кто-нибудь на реальных руинах снесенного града или только на метафизических и т.д.) пишет (см. “Мишне Тора”, Законы запрета идолопоклонства, 4:6), что если жители града обреченного раскаялись и покаялись, то и славно. И как бы, на первый взгляд, под “славно” надо понимать в том смысле, что никого казнить не будем, ничего сжигать и сносить не будем. Только на том основании, что виновные, раскаялись. Вот что раскаяние животворящее делает!
Постановление Рамбама, разумеется, сенсационно. Полный снос шаблонов. Вечный оппонент Рамбама, Раавад, лаконично поражается: “Я не представляю, как раскаяние может помочь [судимому земным судом] после того, как подсудимый был предупрежден и совершил действие [за которое полагается земное наказание]”.
А вот “Кесеф Мишне” предлагает следующее объяснение: раскаяние предупрежденных, но не внявших предостережению и согрешивших жителей града обреченного помогает отмазать их потому, что предостережение было не персональным, а коллективным. А этого, видите ли, недостаточно. Уж больно евреи индивидуалистичны. Но ведь вся логика того, что земной суд не принимает раскаяние подсудимого в расчет, связана с неспособностью земного суда “читать в сердцах”! Так причем тут персональность или неперсональность предостережения? Можно было попробовать сказать, что в принципе нельзя казнить не предупрежденных персонально, и поэтому заповедь о граде обреченном неисполнима. Но причем тут раскаяние?!
Иными словами, в тот момент, когда предупрежденные (пусть и коллективно) жители города, в абсолютном большинстве или поголовно, все-таки ударяются в идолопоклонство, они уже в тот самый момент, когда это происходит, становятся подлежащими смертной казни, имущество – сожжению, а город их – сносу. И все, что произойдет дальше, ничего в этом раскладе не изменит. Пусть хоть обраскаиваются до синевы, и глас небесный будет об этом свидетельствовать с такой мощью, что уши закладывает.
Рогачевский гаон заходит с другого бока. Он полагает, что, по мнению Рамбама, раскаяние не отменяет смертный приговор согрешившим идолопоклонством жителям града. Но снимает с самого града статус обреченного.
О чем речь? По закону, град обреченный он потому и обреченный, что под нож (меч) идет все население плюс скот, не будь он рядом помянут. В огонь идет все имущество жителей и муниципальное. И напоследок все разравнивается катками. В случае же, если жители обреченного града раскаялись, объясняет Рогачевский гаон постановление Рамбама, то история распадается на несколько частных дел по обвинению в идолопоклонстве. И казнят только персонально тех, кто уличен в идолопоклонстве, а их домочадцев, имущество и все остальное не трогают. В этом смысле “славно”.
Но тут непонятно. Правило, с которого мы начали разговор, гласит, что раскаяние подсудимого никак не влияет на приговор. Как же может быть, что после того, как город стал обреченным, его статус можно изменить из-за того, что кто-то из виновных раскаялся? Так система не работает. С того момента, как статус провинившихся определен их действиями, он не может быть смягчен! Вот заслужить более строгий приговор всегда можно успеть, а смягчить – нет. (Тут важно понимать, что идеальное еврейское общество, конечно, очень продвинутое, но при этом предельно патриархальное: глава семьи отвечает за домочадцев, а те в определенных ситуациях таких вот, как с градом обреченным, – за глав семей.)
Рогачевский гаон пишет, что в основе постановления Рамбама о том, что если раскаялись, то и славно, лежат слова стиха “Низойду же и посмотрю, согласно ли воплю на нее, дошедшему до Меня, поступали, – гибель. Если же нет – буду знать” (Берешит, 18:21). Это о Сдоме и Гоморе, если что. Сдом, как объясняется в Иерусалимском Талмуде (Сангедрин, 10:8) и в Тосефте, имел статус града обреченного. А Всевышний говорит о нем: “Если же нет – буду знать”. В классическом арамейском переводе: “Если раскаются – не стану их наказывать”. Исходя из этого, Рамбам приходит к выводу, что раскаяние снимает с города статус обреченного.
Сразу же возникает вопрос: как можно делать выводы, касающиеся законов заповеди Торы, основываясь на том, как Всевышний отнесся к ситуации, возникшей за века до того, как Тора была дарована? Это же основа основ: то, что было до дарования Торы, осталось до дарования Торы. Прямым текстом сформулировано в вышеупомянутом Иерусалимском Талмуде (Моэд Катан, 3:56).
Правда, все в том же Иерусалимском Талмуде из того, что все добро Лота пропало в Сдоме, учат, что имущество праведников града обреченного идет в общий костер. Так и тут вопрос в силе: как вы из произошедшего до дарования Торы переносите на заповеданное Торой?
Чтобы ответить на возникшие вопросы, как водится, потребуется задаться еще одним принципиальным вопросом, касающимся статуса града обреченного: согласно законам запрета идолопоклонства, идолопоклонник-одиночка подлежит казни, через побиение камнями. Но если идолопоклонству предаются все жители города или хотя бы большинство из них и соблюдаются все прочие оговоренные условия, то казнят всех, но казнь менее мучительная – обезглавливание вместо побиения камнями.
На первый взгляд, странно. Согласно общему правилу, преступника по совокупности совершенного им приговаривают к самому строгому из причитающихся ему наказаний, и оно поглощает все менее строгие. Тут мы имеем дело с людьми, совершившими идолопоклонство (за что полагается побиение). Плюс – сбившиеся в коллектив идолопоклонников. Каким образом за это им выходит скидка и вместо побиения их милосердно обезглавливают?! Более того: получается, что то, что число идолопоклонников достигает определенного процента от населения города (назовем это “процентная норма”) создает ситуацию, в которой приговор тех, кто идолопоклонствовал до этого, облегчается. Где справедливость?
Единственное возможное объяснение: сложившись в коллектив идолопоклонников, жители града обреченного стали новой реальностью. Идолопоклонники одиночки, в галахическом смысле, перестали существовать. Некого больше побивать камнями. А у новой сущности своя история и свое наказание. Другое. Строже, мягче – это уже Небесам виднее, за что как карать.
Теперь становится понятным, почему в рамках расправы с жителями града обреченного казнят и домочадцев идолопоклонников: жен, детей и т. д. На первый взгляд, их-то за что? Они идолопоклонством не грешили! Похоже дело в этом вышеупомянутом обстоятельстве: в тот момент, когда состояние общины начинает соответствовать критериям града обреченного, все его жители, включая невиновных, превращаются в единую общность жителей града обреченного. И на этом основании перестают считаться невинными и заслуживают казни. Мы же договорились предоставить Небесам решать кто чего заслуживает? Вот они и решили. А для того, чтобы нас не продолжала мучить кажущаяся несправедливость ситуации, вспомним, что еврейское общество, при всей своей патриархальности – открыто и свободно. Все желающие могли сбежать из града обреченного до того, как тот стал таковым. На деревню к дедушке. Было бы желание. Не сбежали же.
То же самое и в отношении подлежащего сожжению имущества. Оно сжигается не как имущество частных горожан, но как принадлежащее единой сущности – граду обреченному. Как при коммунизме: все общее. Поэтому и имущество проживавших в граде обреченном праведников, не впутавшихся в идолопоклонство, тоже сжигается. Потому что, как говорил герой одного не очень хорошего советского фильма, проигравший в карты золотую коронку сокамерника: “Это не твой зуб. Это даже не мой зуб. Это их зуб”. Или, говоря словами Писания, “добыча его”. А нечего жить в неправильных городах!
Теперь становится понятным, как статус имущества праведников, живших в граде обреченном, определяется на основании того, что рассказывается о судьбе имущества Лота и т. д. Само собой, закон (галаха) не устанавливается на основании того, что было до дарования Торы. Но реальность остается реальностью во все времена. В том числе и реальность, на основании которой устанавливается галаха. Так в случае с Лотом и Сдомом. Произошедшее свидетельствует о том, что праведники и их домочадцы – не часть коллектива, являющегося градом обреченным. А вот их имущество является. Поэтому семью Лота ангелы эвакуируют (не без потерь, конечно, ну да ладно), а имущество остается на месте. Мы не учим из этого, что имущество праведников, живших в граде обреченном, должно быть сожжено. Но нам это показывает, что их имущество – часть “добычи его”, часть (коллективного) имущества общины града обреченного.
Итак, при соблюдении определенных условий, жители города превращаются в общину града обреченного. И это меняет их статус и вид причитающегося им наказания. Но когда они раскаиваются, новая сущность, которой они было стали, вновь распадается на отдельные индивидуальные истории. Град обреченный как галахическая сущность, как реальность перестает существовать.
Т. о. нет никакого противоречия между тем, что раскаяние подсудимого не берется в расчет земным судом, и тем, что в случае с градом обреченным, “если раскаялись, то и славно”: люди раскаиваются, град обреченный перестает существовать и мы остаемся без виновного. Он перестает существовать. Второй раз! Первый был, когда частные случаи идолопоклонства сложились в новую сущность града обреченного.
И понятно, что механизм этот работал до дарования Торы точно так же, как продолжил работать после ее дарования. Поэтому нет никакой проблемы анализировать работу этого механизма на примере Сдома. Реальность-то с дарованием Торы не изменилась. Законы реакции на нее изменились, духовная природа изменилась, но сама реальность та же. И быки для жертвоприношений те же, что и до того, как Храм возвели. И шерсть та же, что и до того, как из нее заповеданные кисти цицит стали плести. И общины злодеев превращались в единые духовные сущности, а потом, в случае раскаяния, распадались так же. Галахического значения это до дарования Торы не имело, а после – обрело. Вот в чем разница.
Но тут мы возвращаемся к тому с чего начали: земной суд не берет в расчет раскаяние подсудимых. Для него это не фактор. Так как же для суда град обреченный перестает существовать, если единственная причина, по которой это происходит, это раскаяние, а мы его, как уже сто раз было сказано, в расчет не принимаем? Так как это работает?
Тут нам придется обратиться к духовному аспекту истории. Подоплека того, что земной суд не берет раскаяние в расчет не только в том, что земные судьи, не будучи способными читать в сердцах, не в состоянии оценить искренность или неискренность декларируемого раскаяния. Это еще полбеды. Но главное в том, что для земного суда раскаяние действительно не функция. Само то, что право судить человека передается в руки земной инстанции, неспособной точно оценивать творящееся на душе у людей, свидетельствует о том, что людской суд и не должен принимать подобные вещи в расчет. А в случае е с градом обреченным, почти все сводится к тому, что происходит у людей на душе.
Нужно иметь в виду, что превращение коллективов в новые, единые духовные сущности – это чисто еврейская тема. К примеру, десять совершеннолетних евреев создают новую духовную сущность – миньян. У неевреев ничего подобного ни при каких обстоятельствах не происходит. Каждый сам за себя. Об этом прямым текстом сказано в Вавилонском Талмуде (Назир, 61б).
Источник: https://ru.chabad.org
Читайте также
