Елена Райх: “Муж выжил в Освенциме”

 

 

– По профессии я – врач – инфекционист. Родилась в Киеве в 1932-м году и жила на Крещатике, пока не началась война. В 1941-м мы с мамой Евой Лабунской бежали, неделю слонялись на вокзале, потом за деньги попали в теплушку и отправились на Восток. Сначала осели в Казани, потом поехали в Семипалатинск, далее в Ташкент, где было невероятно голодно, холодно, у меня не имелось на зиму теплой обуви, ходила в галошах. Спустя пол года, ночью, на нас напали с целью ограбления, убили моего дядю. Мы плакали, кричали, но никто не пришел нам на помощь, местная милиция ничего не сделала. Когда война кончилась, оставаться в Ташкенте мы больше не могли, а нашу киевскую квартиру правительство заняло под канцелярию, не собираясь нам ее возвращать. От подобного бесправия и несправедливости на душе было очень больно. Тогда, на два года мы отправились в Куйбышев, к моей бабушке Анне Яковлевне, работавшей там санитарным врачом и поселились в части избы, которую хозяйка отгородила для нас верёвкой. Мама устроилась в лабораторию, а я училась в куйбышевской школе. Отец оставил нашу семью еще до войны, и я до сих пор ищу о нем сведения. Его звали Меерович Валентин Львович, он родился в Париже в 1906-м году, в семье политических эмигрантов, воевал с немцами, на фронте был инженером.

 

 

– Из Куйбышева поехали во Львов, нас пригласил к себе довоенный знакомый – еврей, который демобилизовался и искал домохозяйку. Мама, инженер – химик по специальности, устроилась на работу в Львовскую лабораторию лесо-технического института. Я хорошо училась в школе, много читала, закончила школу с серебряной медалью, и после сдачи одного экзамена меня приняли в Курский медицинский институт. К этому времени моя мама уже тяжело болела онкологией и скончалась в 1956-м году, но советская медицина в те годы не смогла ей помочь, у нас тогда не было ничего, кроме пенициллина. А я, со специализацией инфекциониста, начала работать детским врачом в одном селе, мне тогда сильно не хватало знаний и навыков по педиатрии, получила их только на практике. Далее устроилась в больницу Львова, куда по счастливой случайности евреев принимали на работу. В 1960-м году познакомилась со своим будущим мужем, чешским евреем, который год провел в Освенциме. О Холокосте, о еврейских гетто, о миллионах евреев, погибших от рук фашистов, в советский период никто не говорил, это была закрытая тема, глубокую боль от потери близких мы хранили лишь в своем сердце.

 

 

– Мой покойный супруг Александр ( Шандор ) Фроймович родился в Ужгороде в 1927-м году в большой еврейской семье ( тогда это была территория Чехословакии ), до войны ходил в русскоязычную гимназию. Его прадед активно воевал в революции 1848-го года с Петефи, а его отец Франтишек Фроймович, с которым сын потом попал в Освенцим, был тяжело ранен в Первой мировой войне, как австрийский солдат на итальянском фронте. В 1944-м году, все оставшиеся в живых евреи Ужгорода, в том числе семья Фроймовичей, были отправлены Эйхманом в вагонах для скота, без еды и питья, в Освенцим. Глава семейства там умер, старший брат мужа, красавец Золтан, был убит венграми в рабочем нацистском лагере еще до депортации, Александр, его старшая сестра Ленке и его мама Анна выжили в Освенциме.  

 

 

– Могу сообщить лишь то, о чем мне известно, что мне рассказывал муж. В лагере, его сестра и мама находились отдельно от шестнадцатилетнего Александра, так как там сразу разделяли мужчин и женщин с детьми, потом оставляли тех, кто способен работать, остальных отправляли в газовые камеры. Молодой человек вместе с отцом, впроголодь, из последних сил трудился в концентрационном лагере «Моновиц», последнему дали имя по названию соседнего населенного пункта ( также известном, как Моновиц-Буна, Буна и Аушвиц III, Освенцим III ), который управлялся нацистской Германией в оккупированной Польше, на протяжении большей части своего существования подчиняясь концентрационному лагерю Освенцим. Лагерь «Моновиц» создали по инициативе немецкой химической компании IG Farben по строительству третьего по величине завода по производству синтетического каучука и жидкого топлива. Заключенные также выравнивали там землю, рыли дренажные каналы, прокладывали кабель, дороги. В один из дней, от непосильных нагрузок, отец Александра, Франтишек Фроймович упал и умер, так, сын остался совсем один, ведь как я сказала ранее, его мама и сестра находились в другом секторе.

 

 

– Он выжил потому, что воевавшим немцам очень требовалась бесплатная рабская сила. Юноша голодал, пил воду из болота — иной не было, пережил вспышку тифа, дизентерию, инфицирование вшами, малярию, а «марш смерти» прошел в январе без обуви и одежды. Масса несчастных погибла во время так называемых «маршей смерти», когда фашисты убивали евреев большими группами, многие умирали сами — от голода, холода, болезней, истощения сил и насилия охраны. В январе 1945-го года, 58 тысяч заключенных из Освенцима прошли так называемым «маршем смерти». При освобождении лагеря Александр весил 30 кг, его отправили в больницу. До конца своих дней муж имел слабое здоровье, хотя внешне это никак не проявлялось, кроме ампутированных ( ранее отмороженных ) пальцев на ногах, операция помогла избежать гангрены. Впоследствии, несмотря все страшные воспоминания, Александр был очень способным, честным человеком, всем помогал, изучал графологию по книге чешского еврея – профессора, убитого в Освенциме. 

 

 

– После войны, в 1949-м году, он оказался в Венгрии, где стояли тяжелые, голодные и холодные времена, у Александра поначалу не имелось даже теплого пальто. Оттуда он отправился в Чехословакию, где зарабатывал на жизнь на разных, тяжелых работах. Его мама с сестрой сначала вернулись в Ужгород, им отдали их маленький домик. Затем, пожив в послевоенном городке, мать Александра Анна уехала в Израиль, его сестра отправилась в Венгрию. Но тогда, в шестидесятых, Александр приехал погостить к маме в Ужгород и отыскать в этих краях еврейскую невесту, ведь в Чехословакии евреев уже не осталось, всех убили фашисты. Мы случайно познакомились с ним во Львове. Свадьбу сыграли в Ужгороде, с хупой, ктубой и загсом, что в советские годы являлось настоящей экзотикой. Потом муж вернулся в Чехословакию, а я год учила чешский язык и ждала разрешения на выезд, в 1961-м году оказалась в чешском городе Либерец, где родилась наша дочка Ева. На новом месте я снова трудилась врачом в детской больнице, потом в поликлинике. У нас были тяжелобольные еврейские друзья, пережившие Освенцим, но они продолжали работать, никаких пенсий им тогда не выплачивалось. После появления на свет, у моей дочки Евы обнаружили тяжёлую астму, и супруг ушел с работы, сидел с ней дома, девочка не могла посещать детский сад из-за болезни. Уже в Германии, она получила высшее образование, сейчас живет и работает в Англии. Конечно, в плане развития медицины, науки, техники, Чехословакия шестидесятых годов прошлого века сильно отставала от развитой Западной Германии. В 1968-м году, когда там начались волнения, мы решили прорваться через «железный занавес», покинув эту страну и нелегально перебраться в Германию, через Югославию, Италию, Австрию.   

 

 

– Это произошло не сразу, покидая Чехословакию, мы оставили там свое имущество, квартиру, машину и побоялись взять мой диплом, чтобы на границе не догадались о нашем побеге. По этой причине, попали в Германию без документов. Подчеркну, уехать из Чехословакии официально в 1968-м году было невозможно, и решено было взять двухнедельный отпуск в Югославию с группой. В последний день мы не пошли к самолету, а на попутках отправились в сторону итальянской границы, нам помогли ее пересечь итальянские евреи. Потом попали в лагерь для беженцев, где в одной палатке находилось по 10 человек, а у моей дочки была астма, она задыхалась, пришлось нелегко. В конце-концов, один чех, друг моего мужа, приехал за нами и перевез нас в Германию на машине, чтобы мы не переходили границу пешком. Так, мы оказались в Штутгарте. Еврейская община не смогла помочь с размещением и трудоустройством, но немецкие журналисты узнали, что мой муж побывал в Освенциме и написали о нем статью в газете, после чего местные власти выделили нам однокомнатную, но очень хорошую квартиру в новом доме. Одна немецкая еврейка привезла мне диплом из Чехословакии, и вскоре мне удалось устроиться врачом в Германии, а через два года я стала сотрудницей больницы Баден — Бадена. Главный врач, немец средних лет, прекрасно ко мне относился, пока считал, что я – чешка, ведь чехов он любил, но когда узнал о моем истинном происхождении, перестал со мной разговаривать. В итоге, я успела поработать доктором по всей стране, а сейчас нахожусь на пенсии. Русский язык, за пол века на чужбине, не забыла. Александр скончался в одной из германских больниц в 1988-м году, так и не получив от местных властей никакой материальной компенсации за свои страдания, кроме нашего маленького жилья в Штутгарте. На его руке имелась татуировка с номером из Освенцима, врачи госпиталя это видели, но не сумели его спасти и на мой взгляд, обращались с ним ужасно. Чудовищное эхо ужасов войны преследовало мужа до конца дней.

 

 

– После смерти Александра Фроймовича я выходила второй раз замуж за еврея по фамилии Райх, это был краткосрочный брак. Часто гостила на Святой Земле, очень ее люблю, но чрезвычайно жаркий израильский климат всегда заставлял возвращаться в нордичную Германию.

 

 

– Сегодня живу в красивом, зеленом, почти французском городе — курорте Баден – Бадене, он расположен в интересном регионе Германии, рядом с французской границей, недалеко от Страсбурга. Баден — Баден сильно напоминает Париж, чувствую в нем себя, словно во Франции. До войны здесь проживало 400 евреев, среди которых — масса выдающихся личностей. В наши дни, в основном нахожусь дома из-за ковидных ограничений, общаюсь с друзьями только по телефону, а раньше часто посещала нашу еврейскую общину.

 

https://1418museum.ru/heroes/10402731/ — Уважаемые читали, по ссылке вы можете найти сведения об отце нашей героини Елены Райх, ветеране Валентине Мееровиче, о котором она ищет любую информацию. Если Вам что-либо известно об этом человеке, о его судьбе и о его близких, пожалуйста, свяжитесь с ней по э-мейлу: helenareich1901@gmail.com