9 августа в МЕОЦ состоится встреча с писателем Григорием Кановичем

Канович Григорий(наст. имя и отчество Яков Семенович) (р. 1929), русский, литовский и еврейский писатель. Сборники стихов: "Доброе утро" (1955), "Весенний гром" (1960) и др. В прозе, отмеченной интересом к истории, лиризмом и метафоричностью, изображает жизнь еврейских местечек в Литве, обращается к философско-нравственным проблемам. Романы: "Птицы над кладбищем" (1974), "Слезы и молитвы дураков" (1986), "И нет рабам рая" (1989) и др. Пьесы: "Пусть уходит" (1965), "Боль" (1967), "Огонь за пазухой" (1973) и др.Начало 80-х, ласковое литовское лето, я не очень понимаю, «что дают», но впервые нахожусь в очереди, состоящей почти исключительно из одних евреев… Мне посчастливилось: тогда в Вильнюсе я приобрел, возможно, лучший из романов Кановича — «Слезы и молитвы дураков». В нем говорилось о городке, однако, скорее всего, он был о мире. «Шел дождь, и умные сидели дома» — на всю жизнь запомнил последнее предложение этого романа.С годами, после знакомства с Кановичем, понял, что он живет не только своими произведениями, но и этими письмами, что я был одним из жителей мира его адресатов… Это был странный мир — популярные актеры и писатели, герои социалистического труда и ветераны войны соседствовали в нем со школьниками и студентами, те, кто еще разговаривал на идиш, — с теми, кто готов был изучать иврит и ехать в Израиль… Впрочем, мы писали не Кановичу, подсознательно обращаясь к разрушенному миру, который на какое-то мгновение приходил в движение и жил на страницах его книжек. Мы обращались к памяти в себе — тому, что называется национальной памятью, тому, что не позволит ни одному из нас спокойно пройти мимо Бабьего Яра или изучать расписание железнодорожных составов на Освенцим… И он, отвечая каждому из своих адресатов, обращался, скорее, к себе, к своей памяти, которая и принуждала его писать и издавать свои еврейские книжки в литовских издательствах, но ведь находились эти издательства в совершенно реальном Советском Союзе…  (Виталий Портников)«Мы живем, пока вспоминаем», — говорит персонаж повести Григория Кановича «Шелест срубленных деревьев». Память о прошлом, воспоминания — это стало творческим «знаком» писателя. Он вошел в литературу со своей темой. Большинство его произведений посвящено маленькому еврейскому местечку, «притулившемуся к поросшему скудной растительностью берегу реки Вилии, которую дерзкие, вымокшие в горе и кормившиеся чаще мечтами, чем хлебом, евреи, острословы и выдумщики, называли в шутку «наш Иордан».Довоенное детство писателя прошло в Йонаве — в Литве, неподалеку от Каунаса. Литовское еврейство (литваки) с центром в Вильно — в городе, который был средоточием еврейской традиции и учености. Недаром называли его — «Иерушалаим де Лита» (Литовский Иерусалим). Таким этот мир во многом сохранялся до Второй мировой войны и неизменно рождал ощущение корней, нерасторжимой связи с историей еврейского народа.Григорий (настоящее имя — Яаков) Канович родился в Йонаве в 1929 году, в семье портного, Шломо Кановича — человека набожного и исключительно молчаливого.— Для того чтобы отец заговорил, — вспоминает писатель, — ему надо было полчаса репетировать…До Григория Кановича жизни в еврейских местечках посвящали свои произведения Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Ицхак Перец. Но они писали на идиш, и основная масса читателей знает их книги только по переводам. Канович стал первым «бытописателем» местечка, пишущим на русском языке.И удивительный феномен: средствами русского языка ему удается воссоздать интонации и затейливый строй идиша. Особенно — в речи персонажей, которая изобилует меткими каламбурами и метафорами, символами, восходящими к традиционным еврейским корням — Танаху и талмудическим текстам.(по материалам из Интернета)L

Читайте также