Борух Горин “О времени, о себе, о нас…”

Некоторое время назад Борух Горин опубликовал в своем блоге мысли по поводу вовлеченности евреев в общественную жизнь в России. Это вызвало крайне бурную реакцию и в Интернете, и в печатных изданиях. Думается, что эта полемика тоже будет интересна нашим зрителям.
Заметки в блоге
Статья Анатолия Наймана в «Еврейском Слове» Ниже – ответная статья Боруха в журнале «Лехаим» за январь 2012 г. Стыд и гордость Борух Горин Нет, никак не привыкну к эре Интернета. Жизнь ускорилась за несколько лет в разы. То, что раньше становилось предметом общественной дискуссии через неделю после события и обсуждалось месяцами, теперь становится гласным в самый момент события и обсуждается в прямом эфире Интернета в лучшем случае два дня — за это время все позиции высказаны и скорректированы! Опубликовав в блоге несколько абзацев своих мыслей о вовлеченности евреев в общественные процессы в современной России, я, конечно, понимал, что кому-то они близки, кому-то глубоко чужды, но представить себе не мог, что за три дня в русском Инете появится более 1000 откликов на них. Очевидно, что наиболее спорным моим тезисом было рассуждение о «гостях», о том, что еврей должен чувствовать себя в России в гостях и соответственно вести себя. Как это в гостях, у кого в гостях? Мне думается, лучше всего понять ход моих мыслей можно, кратко проследив историю моей семьи. Горины в Россию не приехали, это Россия, «передвинув забор» в конце XVIII века, присоединила в том числе и их подольскую деревню. Думаю, перемены пошли им на пользу, поскольку уже в 1830-х годах они стали владельцами бессарабской табачной плантации, на которой и работали до большевистских преобразований. Надо сказать, к тому времени на плантации работали исключительно мой прадед Иешуа-Элозар и семеро его сыновей. По семейному преданию, землю свою экспроприаторам они легко отдать были не готовы и неделю с помощью припрятанного пулемета держали круговую оборону, а потом разбежались в разные города и веси новой страны, чтобы «кулацкую банду» трудней было найти. Там братья и остались жить. В 1939 году мой дед Яша был призван на Финскую войну. В том же году родился мой отец. Со своим отцом он познакомился уже шести лет от роду, потому как гвардии ефрейтор Горин от первого до последнего дня Великой Отечественной общался с семьей только через полевую почту. Но ему, конечно, несказанно повезло — он вернулся живым. А два его брата остались лежать в солдатских могилах под Ленинградом. Бабушка рассказывала, что дед о войне говорил очень мало. Не было в его рассказах ни героизма, ни романтики. А самым ярким эпизодом было нахождение в окружении: евреи и коммунисты прятали документы, и сосед с ухмылкой сказал: «Яшка, ну зачем ты прячешь бумажки? Я же тебя все равно сдам!» Они прорвали тогда окружение, дед дошел до Праги, вернулся к семье в Одессу. Но это уже была другая Одесса. Даже я застал еще времена, когда пальцем показывали на соседей, выдававших евреев во время оккупации, дворников, в момент облавы закрывавших ворота от бегущих евреев. Куда мне деться от этой истории массового предательства соседей? Не было этого? Каково было деду, потерявшему братьев, отшагавшему весь путь к Победе, слышать разговорчики о том, что евреи воевали в Ташкенте? Каково мне, его внуку, читать похожие рассуждения отца русской демократии Солженицына. Я горд тем, что наша семья потом и кровью связала себя с этой землей. Я горд и тем, что среди моих предков не было членов партии и сотрудников НКВД. Но, когда мне с пеной у рта говорят, что мы здесь не гости, я не могу не видеть перед глазами хронику «марша смерти» по красавцу-Киеву: сотни тысяч евреев, идущих ко рвам Бабьего Яра на глазах у торжествующе улыбающейся публики. Я горд тем, что среди семерых, вышедших на Красную площадь 25 августа 1968 года спасать честь страны, изнасиловавшей Прагу, было «непропорциональное» количество евреев (хотя мне и кажется это неестественным), но я не могу забыть того, что Солженицын, очень многим лично обязанный евреям-правозащитникам, посчитал возможным укорять евреев в излишней общественной активности. Я горд, что мои соплеменники внесли непропорциональный вклад в русскую науку, но не могу забыть о черном двадцатилетии мехмата МГУ — интеллектуальном геноциде, по меткому определению Валерия Сендерова. Однако не только гордость наполняет меня, когда я думаю о евреях России. Мне стыдно за моих соплеменников — лубянских извергов, убийц венценосных детей, за проходимцев и кликуш, которых тоже было непропорционально много в этой истории. Мне кажется чудовищной ошибкой целых поколений евреев готовность принести в жертву химерам интернационализма собственное национальное самосознание (кстати, именно подобные прожекты я, вдохновленный Булгаковым, назвал в своей статье «далекими оборванцами»). Мне кажется верхом бестактности, когда еврейские публицисты высмеивают очереди желающих прикоснуться к христианской святыне. Все это я призываю не забывать. Дать себя обуять мороку, будто всего этого нет, — немного глупо и совсем непродуктивно. Где проходит грань между тактичностью и безразличием? Не знаю, мне ее подсказывает внутренний камертон. Он, конечно, может и фальшивить.