По маме – Шпиц, по папе – Канфер

Он прошел путь от простого мальчика из тракторно-заводского рабочего поселка до одного из самых востребованных современных тележурналистов. Обладатель двух премий «ТЭФИ» и золотой медали Нью-Йоркского фестиваля документального кино, в прошлом – главный редактор израильского «Девятого канала», а ныне – автор собственной линейки документальных фильмов, Леонид Канфер рассказал нам о том, как поехал в Израиль на две недели, а остался на год, за что полюбил эту страну и почему считает, что быть евреем – это круто.

 

Расскажите, в какой семье вы выросли?

Я рос в Минске в непростое советское время, когда евреям трудно было поступить в университет, устроиться на нормальную работу. По этой причине в нашей семье не соблюдались еврейские традиции, внешне это была типичная советская семья. Однако, помню, что, бывая в гостях у маминой родной сестры, я видел старые пластинки с еврейскими песнями, слышал, как ее свекровь говорила на идише. Этот язык мне, ребенку, показался тогда очень странным: с одной стороны, я совершенно ничего не понимал, с другой – это была родная речь, я это чувствовал и сам себе удивлялся.

 

Как пришло осознание, понимание своего еврейства?

Многие евреи, особенно те, кто неярко был выражен внешне, использовали в те времена любую возможность, чтобы «спрятаться» за русскими фамилиями. Допустим, если речь шла о смешанных браках, брали мамину фамилию «Березкина». А у меня было все предельно ясно, и без каких-либо шансов «спрятаться» за родственников. С папиной стороны были Канферы, с маминой – Шпиц. Дело в том, что когда моей маме подошел возраст выходить замуж, ее познакомили с моим отцом: «Вот парень, еврей, не пьет, не курит, кругом положительный». Евреи даже в советские годы старались сохранять свои корни. Поэтому выбирать мне не приходилось. Я подходил к зеркалу, и понимал, что это контрольный выстрел. Даже если бы я трижды был Березкиным, меня бы это не спасло, лицо выдавало с потрохами. А жил я в тракторно-заводском рабочем поселке. Люди там были, прямо скажем, не избалованы интеллектом, их дети – аналогично, поэтому с детства во дворе меня дразнили «жидовской мордой». Таким образом, самоидентификация у меня получилась ранняя и насильственная. Я ужасно стеснялся того, что я еврей.

 

Время шло. Когда перестали стесняться? Какие чувства пришли на смену стеснению?

Вы не поверите, но я даже хорошо помню этот день. Был 1989 год, мы  приехали в Николаев на 70-летний юбилей к дедушке. Он хотел репатриироваться в Израиль и собрал всех-всех родственников, ведь не знал, когда увидит нас в следующий раз. Я впервые в жизни услышал, как вся семья поет еврейские песни. Моя тетя Оля пела потрясающе, мы танцевали, это было невероятно здорово. Помню чувство абсолютного счастья. Тогда я впервые понял, что такое большая, крепкая, дружная еврейская семья. Когда твои дальние родственники, которых ты видишь второй-третий раз в жизни – это твоя огромная стена. Невероятное единение. Этот день я помню до сих пор.

 

Вы выросли и уехали из тракторное-заводского рабочего поселка Минска в Москву, стали работать на телевидении.  Было такое, что  еврейство помогало вам в жизни?

И не раз. Так однажды я прилетел на съемки в Батуми, было это еще во времена Аслана Абашидзе. Сняли. Надо было перегонять материал. Я засомневался, что какие-то мощности для этого вообще там есть. Но оказалось, что есть, да еще и очень хорошие. Звоню в Москву в свою телекомпанию, говорю:  «Ребята, все круто, перегоняемся. Только надо заплатить». Тут они меня огорошили тем, что не могут заключить какой-то договор и перевести деньги. Соответственно, перегнать мы не можем. Я в панике – материал должен выйти в эфир. Вдруг ко мне подходит сотрудник местной телекомпании и говорит: «Да черт с тобой, гонись бесплатно». Я про себя страшно удивился: «монтируйся бесплатно», «гонись бесплатно» – странно. Это же большие деньги. Удивился, но не отказался: отмонтировался, перегнался. Потом этот представитель телекомпании говорит: «А теперь пошли». Входим мы в огромный кабинет, там стол – директор, спрашивает как моя фамилия, я говорю: «Канфер». Он отвечает: «Ну, у меня не такая характерная, но все же. Меня зовут Юрий Семенович Криворук». Его помощник из угла говорит: «Роберт Фельдблюм» и третий встает: «Зови меня просто Давид». Это оказались грузинские евреи. Достали бутылку и говорят: «Лехаим!». Так я понял, что евреем быть очень круто.

 

Я знаю, что вы целый год прожили в Израиле, причем получилось это совершенно случайно. Как так вышло?

Пока  я работал тележурналистом, объехал большинство стран Ближнего Востока, но странное дело: в Израиле до 2013 года не был ни разу. Однажды был в Египте и помню, как, стоя на берегу, через Красное море видел берега Израиля. Удивительное ощущение чего-то родного, но такого далекого, недосягаемого. И все-таки я попал в Израиль. Действительно, совершенно случайно. Я жил и работал в Москве, мне предложили посмотреть новости на израильском русскоязычном канале, высказать свое мнение. Я высказал. Да так,  что мне сказали: «Знаешь что, раз ты такой умный, значит приезжай и сделай как надо». Я приехал и сделал. Жил в Израиле год.

Какие были первые впечатления от страны?

Ехал из аэропорта по Аялону, видел эти небоскребы, башни, Рамат-Ган,  где вскоре родилась моя дочь, алмазную биржу, и не мог поверить, что я в Израиле, где на маленьком клочке земли живут столько родных мне людей.  

 

Куда первым делом поехали?

К тому моменту в Израиле много лет уже жили мои родственники. До этого там жил и, к сожалению, умер мой отец. Первым делом я поехал искать его могилу. Долго искал, и потом долго не мог уйти. Помню, так странно и тяжело было видеть свою фамилию и его имя на могильной плите. Потом уже поехал по своим родственникам, они у меня в каждом городе – от Цфата до Реховота.

 

Вы часто пишете об Израиле – проникновенно и с теплотой. За что вы полюбили эту страну?

Меня поражало, что я выхожу на балкон и вокруг – обалденные дома. Выхожу из дома – невероятно красивый подъезд с зеркалами и зимним садом. На улицах – чистота. Море – на расстоянии вытянутой руки, пальмы, цветы у дорог. Поражало, что все вокруг как-то очень удобно устроено, все для людей. Идешь по улице, тебе прохожий улыбается: «Шалом!», ты ему отвечаешь. Человек тебя не знает, но все равно всегда стремится помочь. Даже когда тебе совсем не надо помочь. Поразило количество русской речи. На любой заправке ты спрашиваешь: «По-русски говорите?», а тебе отвечают: «А ты сам-то говоришь?». Природа природой, но больше всего, конечно, поразили израильтяне. Редко можно на одном маленьком клочке земли встретить сразу столько светлых хороших людей. В Израиле меня не покидало ощущение вечного праздника.

 

Вы уезжали в Израиль с семьей, и так совпало, что у вас в этой стране родился ребенок. Об отношении израильтян к детям ходят легенды. Вы как-то на себе это чувствовали?

Когда я приехал в Израиль,  я, конечно, обалдел: детей не просто много, они повсюду! Входишь в лифт – дети, в подъезд – дети, в магазин – тебя с ног сшибают дети, в  любой ресторан – дети. И, что интересно, с ними – папы. С колясками. Обычная картина: идет мужик, у него на животе – слинг с ребенком, на спине – слинг с ребенком, и в коляске – двойня. Дети при этом делают все, что хотят. Детям можно все. Их никто ни в чем не ограничивает. Им все дают. И всех это устраивает. Детям все рады. При таком подходе, странное  ведь дело, вырастает какая-то очень хорошая умная нация!  Помню, сижу я в ресторане, вдруг под столом кто-то хватает меня за ногу, цепляется, вылезает голова из-под скатерти, улыбается беззубым ртом. Хочешь ей дать конфету, но она уже уползла и хватает под столом кого-то другого. Так, как любят детей в Израиле, их не любят, конечно, нигде. Вы верно заметили, я и  сам стал папой в Израиле. С родами нашими, кстати, связана одна смешная история. У нас был гинеколог, у которого на два слова – три шутки. Когда родилась Сашка, мама наша осталась еще в родовом зале по своим делам, а я с дочкой должен был явиться на прививки, процедуры. Ей было минут десять от роду. И вот пока мы ехали с ней в зал, где лежат все новорожденные, я заметил, что у Сашки какой-то слишком вытянутый затылок. Честно говоря, перенервничал жутко. Я дочку сфотографировал и отправил фото нашему доктору со словами: «Боря, это нормально?». Он прислал ответ: «Займись собой, Аполлон».

 

Кажется, про Израиль можно говорить только хорошее. А было что-то, что вам не нравилось, когда вы жили в этой стране? Все-таки совершенно другая ментальность, уклад жизни.

Было, но сейчас я и этому нахожу объяснение и отношусь с пониманием. Объясню. Вообще мне не нравится, когда ограничивают права личности на что-либо, не люблю несвободу. А поскольку в Израиле есть определенные рамки, которые относятся к институту семьи и брака, свадьбам, похоронам, все это отдано религии и накладывает на израильтян определенные ограничения, у меня это вызывало недоумение. Возьмем, допустим, развитый в Израиле свадебный туризм, когда нерелигиозные евреи не могут заключить брак в своей стране, и им приходится выезжать на какой-нибудь Кипр, чтобы это сделать. Вот эта своеобразная форма дискриминации мне не была до конца понятна. Я также был очень удивлен, когда узнал, что в Израиле есть телефоны доверия, куда каждый может позвонить и сказать: «Вы знаете, мой сосед Абрамчик из третьей квартиры встречается с нееврейкой». После чего,  к Абрамчику приходит раввин и проводит разъяснительную работу, что, голубчик, жениться надо бы все-таки на еврейке. С другой стороны, ничего серьезного Абрамчику не грозит. Конечно, в Израиле он не заключит брак, однако, полетит на Кипр и женится там. Ничего страшного. То есть мне не нравится, когда указывают, на ком жениться, а на ком – нет. Однако, если посмотреть с другой стороны, Израиль находится в сложном окружении, превосходящем его численно в разы. Если бы Израиль не был бы еврейским государством и все бы в нем имели равные права, допустим, все бы одинаково могли получать гражданство, то Израиля уже бы не было. Если всех уравнять, евреев с неевреями, то евреев просто не будет.

 

Автор: Лера Башей

Читайте также